Николай Леонов: «Надо убедить нацию, что она ещё на многое способна»

ПубликацииТочка зрения

Беседа с доктором исторических наук, генерал-лейтенантом в отставке

— Николай Сергеевич, вы не раз говорили, что нашей стране, при всей её громадности и своеобразии, нужна только твёрдая единоличная власть. Мы видим подтверждения тому во всей российской истории – и при царях, и при генсеках… С одним из них, Юрием Владимировичем Андроповым, вы непосредственно работали. В своих книгах вы даёте ёмкие, нелицеприятные характеристики правителям России ХХ века. Меняются ли с годами ваши оценки?

— Наверное, если мы будем менять свои мнения относительно исторических деятелей слишком часто, то это будет, прежде всего, демонстрировать либо нашу слабую подготовленность, либо, как говорится, наше желание держать нос по ветру. Сформировавшиеся взгляды, как правило, остаются стабильными. Разумеется, бывают какие-то модификации в связи с открывающимися новыми фактами.

Первое, что хотелось бы повторить: Россия, при всей её разнообразности (национальной, территориальной, какой угодно), конечно же нуждается в крепкой централизованной власти. В этом случае вполне можно поступиться даже некоторыми демократическими правами в интересах цельности и сплоченности государства. Какие-то внутренние тормоза можно отпустить в момент, когда будет достигнута консолидация государства. А вот достичь консолидации – гораздо сложнее… Думаю, нам сегодня предстоит ещё очень многое сделать для того, чтобы государство стало по-настоящему единым, консолидированным.

Любое государство, которое строится на основах безбрежной федерализации, неизбежно закладывает под себя мину длительного действия. Практика 1991 года показала: мы разорвались, как граната Ф-1, на все свои республики, потому что была заложена эта мина под фундамент государства – право выхода. США такой возможности своим штатам не дают, а ведь их государство считается федеративным. Но это нормальная федерализация, т.е. разделение управленческих функций. А мы, когда начинаем заниматься федерализацией, предполагаем гораздо более глубокие автономные права, тенденции для тех или иных субъектов федерации, что всегда ставит под угрозу единство. Поэтому возвращение к традиционной для Российской империи политике – не разделять страну по национальному признаку, а делить на административные округа – я считаю более перспективной. Но чтобы к этому прийти – требуется время.

Сталин, которого мы никогда забыть не сможем, как бы ни пытались, потерпел первое своё тяжёлое поражение, когда занимался национальной политикой. Ведь он хотел создать, по существу, унитарное государство, грубо говоря, с культурной автономией для тех национальных окраин, которые стали потом союзными республиками. В 1921 году он был председателем комиссии Политбюро по этому вопросу, и все его материалы и доклады были выдержаны именно в таком духе. Но он встретил сопротивление двух делегаций, которые до сих пор причиняют нам головную боль – это украинская и грузинская. Это были самые отъявленные сепаратисты того времени! Борьба шла нешуточная. Права Украины отстаивала делегация в составе двух человек: Фрунзе Михаил Васильевич, молдаванин по национальности, и болгарин Раковский. Вот эти два «украинца» отстаивали максимальную политическую автономию Украины. То же самое и с Грузией. Они втянули в это дело Каменева, и ходили к Ленину, уже тяжело больному, и привезли от него решение, что надо создавать союзные республики по тому самому принципу, по которому мы потом их создали. Об этом пишет историк Юрий Жуков в своей книге «Первое поражение Сталина». Выходит, не зря Раковского расстреляли во время репрессий – было за что! Будучи иностранцем, участвовал в государственном переустройстве России…

Хочу еще раз подчеркнуть: государство должно быть унитарным при федеральном распределении естественных административных функций между регионами.

— Это, несомненно, один из главных уроков ХХ века.

— Все государства, построенные по принципу национальной автономии, рассыпались. Возьмите Югославию, федеративную республику – вся раздроблена. А Чехословакия – уж страна-то с гулькин нос, а всё-таки разделилась на Чехию и Словакию. А вот болгары, точнее, их тогдашний лидер Тодор Живков, несмотря на всё давление со стороны Москвы дать федеральное устройство для турок (там такое же могло бы организоваться государство), отказался это сделать. И Чаушеску отказался устроить в Трансильвании венгерскую автономию. В итоге и Румыния, и Болгария сохранились в том виде, в котором пребывают и поныне. Уроков несть числа, только надо уметь извлекать из них пользу и делать правильные исторические и политические выводы.

Что касается наших вождей, то о Сталине сейчас говорить не будем, потому что это фигура невероятно сложная. Тут можно вести речь и о великих заслугах и не менее великих прегрешениях…

— В этом вопросе особенно явно виден эмоциональный, поверхностный, увы, подход большинства людей к истории. В годы «перестройки» массы легко были захвачены мутной волной «антисталинизма». Доминировал в восприятии образ кровавого безумца на троне, в СМИ подавались на порядок завышенные цифры заключенных и расстрелянных… Прошло время, и люди, сравнивая, вспомнили и другие черты той эпохи: Великая победа, великая держава, которая могла на равных с кем угодно отстаивать свои права. Даже репрессии вспоминаются уже в том плане, что могла тогда и верхушка пострадать, при Сталине завороваться-то трудно было. Появилась мощная волна рьяных поклонников Сталина, уже напрочь отрицающих тяжелые последствия раскулачивания, беззакония, «Ленинградского дела» по устранению русских руководящих кадров. То есть, опять слишком много эмоций. Историк Владимир Кузнечевский свою недавно вышедшую книгу «Сталин: как это было? Феномен XX века» открывает такими словами: «Более чем тридцатилетнее знакомство с большей частью литературы о Сталине привело меня к парадоксальному выводу: все, что написано об этом человеке в России и за рубежом, — все правильно, и негативное, и позитивное. Это был действительно выдающийся государственный и политический деятель национального и мирового масштаба…».

Поэтому действительно о Сталине можно говорить без конца, и у каждого будет своя собственная точка зрения. Однако трудно оспорить то, что у этого человека стержнем в жизни было всё-таки служение государству.

— Этого нельзя отрицать. И когда он умер, описание его имущества заняло одну страничку в школьной тетради. Никаких счетов в банках, ювелирных изделий и личных дворцов. Все резиденции были государственными, все подарки, направляемые ему со всего света, остались в фондах музеев.

Он всё подчинял интересам государства, поэтому великие и злодейские дела совершались с одной целью – сделать государство сильным. А всякий другой политик, который старается поглубже залезть в государственный карман – это уже не политик.

Конечно, отдавая должное Сталину, не нужно делать из него икону. Мы должны всегда исходит из реального, что было сделано. Как в бухгалтерской книге: дебет и кредит. А Господь Бог будет нас всех судить, когда мы уйдём в лучший мир…

После Сталина все наши деятели были, в той или иной степени, подвержены такой болезни, как политическое малокровие… Хрущёв, наверное, был последним, кто ставил перед страной стратегические задачи, не всегда выполнимые, залихватские, вроде того, что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме», или – что «мы вас закопаем» (говоря о Соединённых Штатах и капитализме как о системе). Перехлёсты были, конечно, чудовищные.

За свои десять лет правления Хрущёв показал себя невообразимо активным политическим деятелем. У него столько было инициатив, что, если бы при нем был нормальный политический фильтр: что-то пропустить, что-то поддержать, а что-то остановить – была бы польза стране. Он, например, с одной стороны, повернул дело в области вооружений к ракетной технике, к космосу, а с другой – решил волевым путём развивать сельское хозяйство на целинных землях, хотя на каждые пять лет два года там бывают неурожайные.

— Действительно, бросили колоссальные средства на целину, а центральные русские области так и остались неухоженными.

— Конечно. А главное, мы население оттуда просто снимали. Откуда сейчас в казахстанских степях столько русских? Это ж тогда мы их туда отправили обживать и обустраивать новую целину, казахи-то вообще никогда земледелием не занимались.

— Всё-таки неслучайно Хрущёв был в молодости троцкистом. Нанес новые удары по крестьянству, по Церкви.

— Преследование Церкви вообще носило немотивированный характер.

— Какая-то бесовщина.

— Да, пожалуй. Хотя в то же время у него были некоторые идеи, которые не удалось воплотить в жизнь, а они помогли бы демократизировать партию. Ведь он впервые поставил вопрос: два выборных срока в партийной должности, а дальше уступай место. Я сам беседовал с его зятем Алексеем Аджубеем, который в 44 года стал членом ЦК. И он сказал мне: мол, несправедливо поступает Хрущёв, вот мне будет всего 52 года, а я уже больше никогда не смогу выбираться в ЦК. Я говорю: Алексей, но ты же остаёшься главным редактором «Известий», этого более чем достаточно…

Хрущев поставил вопрос о ликвидации «конвертов», которые по существу были неким коррумпирующим явлением. Он собирался ликвидировать персональные машины, которых в России, к сожалению, чрезвычайно много всегда было и есть. У него, конечно, было очень много и завиральных идей, вроде кукурузы, сажаемой везде, даже там, где она просто расти не может. Хрущева никто не мог остановить – в этом трагедия.

Мне довелось много говорить с Фиделем Кастро о наших деятелях, особенно о Горбачёве. И когда я ему говорил, что Горбачёв – такой-сякой, и спускал на него всех собак, Фидель спрашивал: а где же были 270 членов ЦК, которые могли его в любой момент на любом пленуме или отправить в отставку, или перевести на другой участок работы? Почему до конца эти слепые люди шли за этим слепым поводырём, как на картине Питера Брейгеля?

— А у Фиделя была такая демократия, его мог кто-то остановить?

— Я ему задавал эти вопросы напрямую: «Фидель, а как у тебя с демократией?». А он мне отвечает примерно так: когда мы на Политбюро принимаем решения по важнейшим вопросам, то, если один какой-то человек выскажет свои замечания по обсуждаемому документу, мы никогда этот документ не принимаем большинством голосов. Создаётся группа людей, чтобы изучить этот вопрос дополнительно, и документ через месяц или два заново выносится на обсуждение. Никогда ничего не принимается механически, большинством голосов. И я никогда не прибегал к своему авторитету, чтобы подавить мнение.

— Во всяком случае, Фидель сохранил свою страну.

— Он сохранил свою страну – и в какой обстановке! Это казалось немыслимым.

— Если говорить о роли личности, то Фиделю Кастро после военного периода, в последней трети ХХ века среди мировых политиков равных нет.

— Нет, конечно. Выстоять против всех!

— Выстоять в 90-е годы, когда мы его бросили. И какая до сих пор популярность в народе.

— Такие люди не воспитываются в каких-то партийных школах, они посылаются свыше.

…Следующим заметным советским лидером был Юрий Андропов (Черненко я опускаю – это просто проходная фигура).

— Но нельзя не сказать о Брежневе. Вы же писали, что до середины 70-х он был вполне адекватный деятель.

— Безусловно. Брежнев, конечно, крупная фигура. Лично я к нему отношусь с глубоким уважением.

— Не случайно и народ сейчас изменил к Леониду Ильичу своё отношение, Кстати, ведь сам Сталин выдвигал Брежнева, видел эффективность его работы, умение ладить со всеми.

— Руководителю такого огромного государства нельзя не быть дипломатом, чтобы сглаживать, микшировать противоречия между отдельными группами, кланами, республиками. И он вполне со всем этим справлялся. При нём, если на то пошло, Советский Союз достиг пика своего политического могущества и внутренней крепости. Я считаю, что 1975 год стал вершиной нашего могущества. У нас всё было в полном порядке, мы готовились принять проект новой конституции к 60-летию Октябрьской революции, с большими демократическими подвижками. У американцев же и Запада в целом было тогда немало проблем: поражение во Вьетнаме, крушение колониальной империи в Африке, постоянные протесты против войны, Уотергейт и много чего еще. Налицо была картина достаточно серьёзного внутреннего кризиса. У нас же ничего такого не было. Но тут у Леонида Ильича начались проблемы со здоровьем, что потом конечно же отразилось на судьбе государства. Он практически стал неработоспособным. Между прочим, он неоднократно просился у товарищей по Политбюро на пенсию, но его каждый раз отговаривали: мол, всё нормально, мы поможем, всё наладится. Но, на самом деле, государство уже слабело, как и его лидер. Оно стало разбиваться на ведомства, стали преобладать ведомственные принципы управления. Я, например, не очень хорошо отношусь к Дмитрию Фёдоровичу Устинову. Он, конечно, создал могущественнейший ВПК, равный по своей мощи американскому, но при этом пожиралось такое количество ресурсов страны, что это не могло не потрясти ее основы.

— Грубо говоря, танков сделали много, а проиграли из-за того, что не было джинсов и пива.

— Что-то в этом роде… В интересах военно-промышленного комплекса мы затормозили развитие народного хозяйства и, по сути, создали предпосылки для дальнейшего краха. Всё стало дефицитом: зубная паста, спички, туалетная бумага… Хотя правильно говорят: для того, чтобы залатать эти прорехи, вполне достаточно было 5% военного бюджета.

Мы производили избыточное количество вооружений. Вон китайцы до сих пор имеют по 500-600 ракетных стартов с ядерными боеприпасами, и это считается оптимальным, если исходить из принципа разумной достаточности. Никто не тронет, потому что 500-600 выпущенных зарядов – это уже катастрофа мирового порядка. А мы-то имели 11-12 тысяч стартов, 50 или 60 тысяч боеголовок – это ж с ума сойти! Ведь мы в эпоху Ельцина и Черномырдина продали 500 тонн оружейного урана американцам. 500 тонн, снятого с боеголовок уничтожаемых ракет, и практически – за бесценок (но это отдельная тема, я писал о ней в «Столетии»).

Ну а последние годы брежневской эпохи, начиная с 76-го и дальше, были, как мы помним, апофеозом застоя.

Однако преемником Брежнева должен был стать вовсе не Андропов, а совсем другой джокер… В одной из мемуарных книг офицера охраны Кремля я прочитал, что Брежнев хотел сделать Генеральным секретарем ЦК Щербицкого.

— Есть версия, что Андропов и устранил Леонида Ильича.

— В момент, когда скончался Брежнев, первыми прибыли к месту происшествия два человека: это были как раз Устинов и Андропов. Тут Устинов, обращаясь к Андропову, сказал: «Юра, тебе теперь надо брать в руки ядерный чемоданчик». И поскольку в руках этих двух людей была основная часть силового блока страны, то Андропов взял чемоданчик, и тем самым вопрос был решён.

А назначить Щербицкого, наверное, было бы целесообразней. Во-первых, человек физически здоровый, во-вторых, имел всё-таки опыт управления Украиной, крупной республикой, очень развитой, где было все: и тяжёлые ракеты, и сельское хозяйство. Что же касается Андропова, то его управленческие навыки были, мягко говоря, весьма ограниченными. Он, конечно, был прекрасно осведомлен обо всем, так как информация у него, безусловно, была, но командовать мог только структурой, которая находилась у него в распоряжении. К тому же при нем неотлучно были заместители Цвигун и Цинёв, верные люди Брежнева, которые следили за ним, чтобы он не влезал, куда не следует… В общем, Андропов не был подготовлен к роли руководителя государства в достаточной степени.

Дмитрий Федорович Устинов бывал, кстати говоря, на территории разведки в Ясенево, где они встречались с Андроповым. Однажды они зашли ко мне в кабинет, в субботу, когда я работал, стали задавать всевозможные вопросы. Кстати говоря, мне до сих пор непонятно, почему такой здравомыслящий человек, как Андропов, поддержал решение о вторжении в Афганистан в 1979 году. Уму непостижимо!

— А вы, как аналитики, что советовали по Афганистану?

— Что касается Афганистана, то разведка к принятию этого решения не имела никакого отношения.

— Никаких ваших рекомендаций не спрашивали?

— Не спрашивал никто. Я был начальником информационно-аналитического управления КГБ и узнал о вводе наших войск только за 3 часа до начала операции!

Мы же были тогда категорически против всякого расширения ареала влияния Советского Союза! Ещё в 1975 году, в период максимального расцвета Советского Союза, в разведке был подготовлен документ, который я условно называл тогда «Роман века». Так вот, в этом «романе» разведка рекомендовала Политбюро (а все документы адресовались туда) прекратить географическое расширение зоны нашего влияния. Нас очень пугала Африка, которая пожирала кучу наших денег. Все началось с арабского мира, а потом понеслось: Эфиопия, Ангола, Мозамбик… Все они срочно объявляли себя странами, идущими не по капиталистическому пути развития. Липовая какая-то формулировка, кстати говоря. Это сразу давало основание для оказания советской помощи: экономической, военной и другой. Это было чудовищно! Мы выступили против этого, доказывали, что у нас нет ни материальных, ни кадровых, ни финансовых ресурсов, чтобы освоить каким-то образом эти обширные территории.

Андропов знал об этом документе, мы обсуждали его, и вдруг – он поддержал вторжение в Афганистан.

— Его голос был чуть ли не решающим в этом.

— Дело в том, что Устинов, как глава ВПК, хотел испытать образцы нового оружия в этой локальной войне, но это, конечно, было убийственное решение для страны. А когда Андропов стал уже Генеральным секретарём, он публично обронил фразу, которая повергла нас в ледяной холод. Он сказал, что СССР должен иметь такой арсенал оружия, который будет равен арсеналу НАТО и Китая, вместе взятых. Мы обмерли. Это было абсолютно невыполнимо.

— Это было в каком году?

— Месяца через четыре после его воцарения. Мы понимали, что наша экономика никогда не выдержит такого – Китай и НАТО целиком. Дай Бог, с НАТО хотя бы сравняться… Но горячие головы, особенно в ВПК, требовали всё новых и новых ресурсов. Ведь в период после событий на Даманском стоял вопрос о создании колоссальной линии обороны на Дальнем Востоке.

То есть практически мы сами сожрали себя. И нечего выискивать проблемы, которые носят второстепенный характер.

— Как видно из вашей книги, вы с уважением относитесь к Юрию Владимировичу именно как к руководителю вашего ведомства, который давал вам возможность высказывать своё мнение, который умело управлял Комитетом госбезопасности.

— В рамках КГБ всё было, на мой взгляд, стопроцентно правильно, то есть во внутренних делах.

— Давно известно: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. А с кем он дружил? Арбатов и прочие известные деятели?

— Да, прозападники, либералы. В кадровых делах он ошибался много. Ведь он же поддержал кандидатуру Горбачёва, привел его к власти. А то, что он привёл Горбачёва – это факт решающий. Да и, например, против русистов писал какие-то заметки в Политбюро. Ну, кто такие были русисты? Это что, главная угроза была для существования СССР? Он слишком раздувал все это. А между прочим, тот же Сталин считал: кто поднимает русский народ в нашем государстве, тот поднимает само государство. Это либералам везде мерещится русский национализм или даже фашизм, делают из мухи слона. Вот и Андропов повелся на это, хотя и умный был человек.

— В 1999 году я готовил беседу для журнала «Слово» с писателем Петром Лукичём Проскуриным, он написал тогда роман «Число зверя» об эпохе Брежнева. Проскурин говорил об Андропове: «Этот человек принадлежал к мировой закулисе, дюдям тайных подземелий…».

— Конспирология – это не моя стихия. Вообще Андропов, это, конечно, громадная тема, которую в одной беседе не поднять.

Конечно, приход Горбачёва – это явление стратегического порядка. Как можно было приводить к власти в стране высокоиндустриальной, с большим научно-техническим потенциалом, руководителя окраинного сельскохозяйственного края. Вот Романов – это был руководитель Ленинграда, а это мощная промышленность, мощная научная интеллигенция…

— Романов был какой-то слишком дисциплинированный партиец, и ушёл не так давно, слова не сказав, почему он не стал бороться за власть…

— После прихода Горбачева на главное место в стране сразу стало неуютно в душе: ведь такого быть не должно по определению. Вначале мы предполагали, что он приехал только для сельскохозяйственных дел. На сельское хозяйство в России всегда ставили тех, кто не силен в политической сфере. Министрам сельского хозяйства, как правило, светило дальше только место посла, где-нибудь далеко за границей. И вдруг он из секретаря по аграрным вопросам становится секретарём по оргвопросам, а потом уже заместителем Генерального…

— А потом у него под боком появляется Яковлев Александр Николаевич. Крючков же писал в своих мемуарах, что по заслуживающим доверия источникам Яковлев был связан с американскими спецслужбами. Он даже пошёл с этим к Горбачёву, чего не стал бы делать, будь хоть какое-то сомнение в информации. А Горбачёв… посоветовал показать эту информацию самому Яковлеву…

— Мне лично, по указанию Крючкова, довелось составлять документ по двум персоналиям: по Яковлеву и по Шеварднадзе. Это были именно записки, подготовленные лично мною и отпечатанные мною же на машинке (тогда ещё компьютеров у нас не было). Отпечатано было в одном экземпляре и для одного адресата – только для Горбачёва. Это был 1991 год, февраль-март. До гибели Советского Союза оставалось каких-то 8-9 месяцев. В этих документах были собраны все данные об их антипартийной, антигосударственной деятельности, и делался вывод, что эти люди – фактически противники нашего государства. Но вместо того, чтобы сделать какие-то выводы, Горбачёв взял и оба документа показал и Яковлеву, и Шеварднадзе. «Гениальный» ход! И те, конечно, взвились от ненависти к КГБ, потому что ясно было, откуда идёт документ.

Что касается Шеварднадзе, то у нас были очень серьёзные подозрения, что он работает против государства. Достаточно сказать такие вещи. Он, не консультируясь ни с кем: ни с военными, ни с ВПК, ни с ЦК – на переговорах с американцами давал согласие на явные уступки по вооружениям.

Он никогда не записывал свои беседы с иностранными деятелями, прежде всего, с госсекретарём США Бейкером. Шеварднадзе никогда не пользовался услугами советских переводчиков, а работал только с американскими переводчиками. Он никогда не вёл переговоры с американцами в советском посольстве, а всегда уезжал с ними на какое-нибудь ранчо и там уже они заседали…

— То есть он завербованный человек.

— Мы не можем сделать другого вывода… Дело в том, что практика, установленная в Советском государстве, была одинаковая для всех: вы провели беседу с иностранцами – запишите текст. И текст потом рассылается членам Политбюро, чтобы они знали, о чём шла речь, какие мы на себя взяли обязательства. Это была норма. Громыко, например, всегда все записывал, и другие тоже, а Шеварднадзе никогда. Думайте, что хотите, но для нас не осталось ни малейшего сомнения. Точно также они вместе с Горбачёвым ликвидировали нашу новейшую тактическую ракету системы «Ока». Никогда никто им не давал согласие на это, а американцы поставили вопрос, и они келейно решили. И мы сожгли все эти аппараты «Ока», на разработки, производство, эксплуатацию которых было затрачено несколько десятков миллиардов рублей.

— Как писал ещё Николай II в дневнике: «Кругом измена, трусость и обман».

— Эти двое – предатели, тут вопросов даже не остаётся.

— Размышляя о роли личности в истории, вы как-то рассказывали один эпизод, когда сидели в августе 1991 года в здании КГБ на Лубянке, вокруг которого бушевала разъяренная толпа, и вы ждали, что вот-вот она может ворваться, и вот тогда проявилась воля одного человека…

— Такие мгновения бывают в жизни любого человека. И они, как поется в известной песне, «раздают кому позор, кому бесславие, а кому бессмертие». Я, конечно, хорошо помню этот страшный день 21 августа, когда стало ясно, что члены ГКЧП арестованы, и на коллегии комитета госбезопасности мы узнали о том, что Крючков арестован по возвращению из Фороса, и временным председателем КГБ назначен ныне покойный Шебаршин. В то же время мы видели из окон, что на площади Дзержинского собирается огромная масса людей. Речь шла о 10-15 тысячах человек, чрезвычайно возбуждённых. Ситуация была очень опасная. Кстати, из окон верхних этажей было видно, как во всех переулках стояли люди, которые разливали из канистр водку и спирт в бумажные стаканчики и предлагали каждому, кто подходил.

Здания комитета были забаррикадированы, и охрана все время спрашивала, что будем делать, если начнётся штурм здания? А к этому призывали открыто многие выступающие. Через усилители они призывали: «Идём на штурм комитета, возьмём все документы». И вот стоял вопрос, что делать Комитету госбезопасности. Шебаршин позвонил по телефону Ельцину. Трубку, по-моему, взял Бурбулис. Шебаршин доложил, что есть угроза штурма здания КГБ, у нас в Комитете госбезопасности находится несколько тысяч офицеров, может произойти кровопролитие… И тут начальник пограничных войск генерал-полковник Яков Калиниченко поднялся и сказал: «Я отвечаю за главное управление погранвойск. Наши офицеры-пограничники не позволят себе, как баранам, перерезать горло в своих служебных кабинетах. Мы будем защищать документацию, архивы погранвойск силой оружия. У нас есть 200 автоматов, которые сейчас вступят в строй, если понадобится». Вот так! Эти слова были переданы, в том числе непосредственно в приёмную Ельцина. И он немедленно приехал, через 15 минут, выступил на площади и стал призывать прекратить всё, потому что понимал, во что это может перерасти…

— А как сложилась затем судьба генерала Калиниченко?

— Его уволили, конечно. Но он нормально оставался на пенсии, которой его не лишили. Из всего руководства КГБ больше всех пострадал генерал Плеханов, который был начальником 9 Управления охраны. Его наказал лично Горбачёв, вернувшись из Фороса; лишил его звания, пенсии, всего. Его реабилитировали только за неделю до смерти. А Калиниченко жил, как обычный пенсионер. Он ничем себя не замарал – настоящий военачальник и человек достойный.

— Николай Сергеевич, перед нашей встречей я перелистал вашу книгу 1994 года издания «Лихолетье». Последние её страницы очень пессимистичные. Точно такие же настроения были тогда и у меня, и у многих. Ощущение было, что Россия ещё в 90-е годы развалится на части, её начнут разделять внешние силы… Но тем не менее, сейчас я вижу, был слишком пессимистичен. Как бы там ни было, Россия существует в своих границах, в конце концов она вернула Крым, что вызвало, конечно, прилив патриотических чувств и надежд. Видно, что Господь хранит Россию, хотя многое она пережила и, наверное, ещё переживет… Вот сейчас что бы вы могли сказать в завершение беседы, каково ваше видение нашего будущего?

— Сейчас такого отчаянного пессимизма нет, потому что наметился еще и поворот в сторону Китая. Договорённости, достигнутые с китайским руководством, вселяют некоторую надежду, что мы немножечко протрезвеем от нашего кошмарного дурмана…

— Охватившего в значительной степени и верхи, и низы.

— Конечно. Мы немножечко трезвее будем смотреть на мир, я имею в виду западный мир, включая США, с которым мы 25 лет пытались завести дружбу и убедились, что её не может быть по определению. Китай достаточно могучая держава, она нуждается, естественно, в наших некоторых технологиях, нашем сырьевом потенциале, а мы нуждаемся в их промышленной базе, которая теперь у них мощная. Вот это и объединяет Россию и Китай. Однако мы едва ли станем союзниками, потому что китайцы вообще отвергают саму идею союзов.

— Надо трезво смотреть и на это партнёрство.

— Трезво и не захлёбываться от восторгов. Мы вполне можем быть хорошими партнёрами, и это внушает надежду. Но есть и то, что печалит. Нам надо всё-таки уходить от сырьевой зависимости. Она становится всё глубже, и даже события с Китаем это лишний раз подтверждают. Мы зависим от Божьих даров: нефти и газа. Поэтому хотелось бы видеть больше решительных государственных шагов таких, как в случае с Крымом. Бог знает, может ещё кто-нибудь войдёт, трудно сейчас сказать… Взять к примеру Приднестровскую республику, она ведь тоже просится, и люди там в основном православные. У нас ведь есть Калининградская область, почему бы нам ещё не создать такую же область на юге?

Но всё-таки первое, что я хотел бы добавить к этому, достаточно сколоченному уже государственному организму, это, прежде всего, экономику. Мы только говорим: инновации, инновации, а надо создавать заново многие отрасли. Эти катастрофы в космосе, которые нас преследуют, по мнению Рогозина, следствие деградации этой отрасли. Тут надо всё делать по-настоящему, т.е. восстанавливать, прежде всего, школу профессиональной подготовки рабочих, мастеров, технологов, инженеров, поднять престиж этой категории специалистов. Необходимо развитие современных отраслей экономики – за всё можем и не взяться, но какие-то ключевые надо подтянуть. А пока у нас одни неудачи. «Сколково» во что вылилось? Такой замах – и такой результат. А главное, что результат не только плачевный в финансовом смысле, но и морально-нравственный урон немалый: мы опять расписываемся в своей беспомощности. Здесь всё-таки нужна твёрдая рука руководства страны, чтобы, наметив проект, довести его до ума, до конца, и убедить нацию, что она еще на многое способна.

Второй, по значимости, после экономики – это, конечно, вопрос демографии. И русский народ – наиболее страдающий в этом плане. Я постоянно думаю об этом с печалью. Народ-то ведь вымирает, исчезает цвет нации, а существует, на мой взгляд, достаточно простое решение этой проблемы. И действовать надо, прежде всего, через Русскую Православную Церковь. Почему? Да потому, что православные, реально православные люди, не ряженые, а которые действительно веруют – они имеют, как правило, большие нормальные семьи. Так вот надо сделать так, чтобы эта категория людей стала привилегированной в стране. И наша помощница в этом – Русская Православная Церковь. 30 тысяч приходов в стране! Можете себе представить, сколько очагов вот такого демографического роста могло бы у нас появиться? Но у нас об этом даже не говорят… А канал этот надо использовать обязательно и религию поддержать, сделать так, чтобы многодетная русская семья не была самой бедной, каковой она сейчас является. У нас многодетность равна почти бедности. Вот им дать привилегии, выделять им, в конце концов, если понадобится, государственное жильё, оказывать помощь в получении образования, в организации предприятий малого бизнеса, оказывать другую поддержку. Всё это надо делать обязательно.

— Если России снова придётся воевать, то и боевые части опять будут русские в основном.

— Конечно. Маршал Баграмян, мудрый армянин, говорил о том, что не направлял никакое соединение в бой, если в нём было меньше 50% русских.

— Когда работал над книгой о нашем прославленном асе, трижды Герое Советского Союза Александре Ивановиче Покрышкине, то изучал документы полка, в котором он воевал и которым командовал. Вот одна деталь: на 20 июля 1943 года в полку состояло 187 человек, люди разных национальностей. Но вот ядро – 33 лётчика, из них 30 – русские, 2 украинца и один белорус. Много ещё таких фактов можно привести, это и есть государствообразующая роль русского народа…

— Вот об этом и речь!

— Кстати говоря, в 1976 году маршал авиации Покрышкин побывал на Кубе. Была запланирована краткая встреча с Фиделем Кастро. Но разговор их длился несколько часов.

— Видимо, было что обсудить двум деятелям такого масштаба. Таких рождают нации в критические моменты своей истории.

Беседу вёл Алексей Тимофеев

Источник