Владислав Швед: Нет безвыходных ситуаций, есть отчаявшиеся люди…

Общество

О пройденном и пережитом. Заметки политика и публициста

Встречая 75-летие, я решил подвести некоторые итоги и изложить их в виде статьи. Прежде всего, я не ожидал, что сумею достигнуть 75-летия. Мой отец, участник сурового военного парада в Москве, состоявшегося 7 ноября 1941 г., ушел из жизни в 32 года. Старая рана, полученная им в 1941-м в боях за Москву, в 1948 г. настигла его. Мама, воспитывавшая меня и сестру, умерла от лейкемии в 1966 г., в 52 года…

Я же, оглядываясь на свой жизненный путь, удивляюсь, как быстро я его прошёл. Невольно вспоминаются мудрые слова Сергея Есенина: «Жизнь моя, иль ты приснилась мне…». Мне пришлось пройти путь от столяра, в 15 лет подрабатывающего в школьной мастерской, в рамках тогдашнего школьного трудового воспитания, до члена ЦК КПСС, 2-го секретаря ЦК Компартии Литвы/КПСС и депутата Верховного Совета (далее ВС) Литвы.

Я горжусь тем, что в августе 1989 г. единственный из литовских политиков публично заявил по тогда ещё советскому литовскому ТВ о том, что не вижу Компартию Литвы (далее КПЛ) вне КПСС, Литву – вне СССР. Кампания шельмования, организованная литовскими сепаратистами за это мое заявление, в считанные месяцы сделала меня политиком республиканского масштаба.

Также считаю своей немалой заслугой то, что на базе парторганизаций Октябрьского райкома Компартии Литвы г. Вильнюса, где я был 1-м секретарем, в декабре 1989 г., без всяких указаний из ЦК КПСС, сформировалась Компартия Литвы/КПСС, впоследствии объединившая всех коммунистов Литвы, оставшихся в КПСС.

Мне довелось трижды выступать на Пленумах ЦК КПСС и на XVIII съезде КПСС, пытаясь донести правду до членов ЦК КПСС о тревожной ситуации в Литовской ССР и КПСС в целом. Но тщетно… «Горбачевцы», стоявшие тогда во главе КПСС и СССР, успешно замалчивали подобные выступления. Тем не менее в КПСС заметили мою позицию. Это показали результаты опроса делегатов XVIII съезда КПСС о возможных лидерах КПСС.

Об этом сообщал информационный ежемесячный журнал «Известия ЦК КПСС» (№ 8, 1990 г., стр. 144). Согласно информации, представленной в этом журнале, в ходе опроса о возможных лидерах КПСС был назван 101 кандидат. Номером первым в списке, естественно, был Горбачев М.С., который, получив более тысячи голосов «против», был избран Генеральным секретарем ЦК КПСС.

Под номером 16 в списке значился Швед В.Н. Под номером 26 – Ивашко В.А., избранный съездом заместителем генсека. Сравнение с Ивашко продиктовано не сожалением, что меня не избрали замом генсека, а констатацией факта, кто тогда попал в высший эшелон партийной власти. В тот период у меня, к сожалению, было немало комсомольского задора, но маловато опыта политической борьбы. На зама генсека я никак не «тянул».

Как известно, за всё, в том числе за известность, надо платить. Мне в Литве пришлось пережить пять покушений: три состоявшихся, но безуспешных, а два предотвращенных. Аналогичные случаи происходили и с моими коллегами, секретарями ЦК КПЛ/КПСС. Поэтому в ЦК КПСС было решено обеспечить нас вооруженной охраной.

Вот так в моей жизни появились офицеры спецгруппы «А» КГБ СССР. С большинством из них я до сих пор нахожусь в дружеских отношениях.

Об одной опасной ситуации, в которой решающую роль сыграли выдержка и профессиональная подготовка «альфовцев», я хочу рассказать.

«Сжечь, повесить!»

Несмотря на ультимативное провозглашение независимости республики 11 марта 1990 г., Литва до 23 августа 1991 г. прочно находилась в составе СССР. В этот период литовские сепаратисты стремились любым способом создать ситуацию с человеческими жертвами по вине советских властей. Это должно было заставить руководство США признать самостоятельное литовское государство и усилить давление на СССР.

С этой целью 7 ноября 1990 г. литовские боевики из Армии охраны края во время парада военной техники по случаю 73-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции в Вильнюсе пытались толкнуть под колеса бронетранспортеров участников праздничной демонстрации. Но военнослужащие вильнюсского гарнизона пресекли эти попытки.

9 ноября 1990 г. меня, как кандидата в депутаты Верховного Совета Литвы, пригласили на публичную дискуссию в город Таураге. В этой поездке меня сопровождали альфовцы Александр Ш. и Сергей Т. В Таураге «хорошо» подготовились к встрече с нами. У здания, где должна была состояться дискуссия, собралась толпа в несколько сотен человек. Предварительно им сообщили, что 7 ноября в Вильнюсе, якобы по приказу Шведа (?!), советские десантники зверски избили литовских парней. В толпе на плакатах были надписи «Отомстим за кровь литовских юношей!».

Планировалось, что после того, как меня окружат митингующие (знали, что я, как правило, для разговора с людьми входил в толпу), создать конфликтную ситуацию, в результате которой на меня набросились бы провокаторы, а офицеры-альфовцы вынуждены были бы применить оружие. Далее в дело вступали пятеро вооруженных боевиков из Каунаса. В начавшейся суматохе они должны были расстрелять нас, а в придачу (уже из захваченных пистолетов альфовцев) – нескольких женщин из толпы.

После этого в Литве было бы объявлено, что второй секретарь «ночной» Компартии (так именовали Компартию Литвы/КПСС), приехав в Таураге со своими «головорезами», устроил «кровавую бойню», но получил по заслугам. А Литва скорбит по верным сынам и дочерям, павшим от рук «советских оккупантов»…

Провокация была приурочена к парижскому Совещанию по безопасности и сотрудничеству в Европе глав тридцати четырех государств, которое должно было начаться 19 ноября 1990 г. Литовская делегация во главе с председателем ВС Литвы В. Ландсбергисом намеревалась отправиться в Париж с «кровавым» багажом.

Там на этом основании планировалось потребовать от Совещания принять резолюцию, осуждающую силовые действия союзных властей в Литве, которая бы ускорила международное признание Литовской Республики. Это была первая, хорошо организованная попытка устроить кровопролитие в Литве. Фактически она явилась репетицией случившихся в январе 1991 г. «кровавых событий» в Вильнюсе.

Во время нашего стояния среди беснующейся толпы на мосту через реку Юра, «альфовцы» проявили удивительную выдержку и хладнокровие. Тогда одни провокаторы кричали: «Тащи бензин! Поджарим коммунистов!». Другие — «Тащи веревку! Надо их повесить!». Были желающие нас утопить. Канистру с бензином и веревку действительно принесли. Сдерживающим фактором для провокаторов явились спокойные и уверенные «альфовцы».

Тут совершенно случайно на мосту появились советские офицеры из военкомата г. Таураге, и мы были освобождены из людского кольца. В Париж вместо В. Ландсбергиса полетел министр иностранных дел Литвы А. Саударгас, но его не допустили в зал заседаний как представителя страны, не имеющей международного статуса. Это было фиаско литовских сепаратистов.

К сожалению, в ночь на 13 января 1991 г. кровавая провокация ландсбергистов, при косвенной поддержке президента СССР М. Горбачева, увенчалась успехом. Утром 13 января 1991 г. в ответ на вопрос журналиста Центрального телевидения Романа Кармена, срочно прилетевшего в Вильнюс, что я думаю о событиях прошедшей ночи, я заявил:

«Военная акция посадила Ландсбергиса на белого коня. Танки, прежде всего, раздавили литовских коммунистов. Выход Литвы из СССР – теперь вопрос времени». Дальнейшие события в Литве подтвердили точность моего прогноза.

Мои судьбоносные встречи

На Пленуме ЦК КПСС, состоявшемся после XVIII съезде КПСС, я установил достаточно дружеские отношения с вице-президентом СССР Г. Янаевым. С тех пор, приезжая в Москву, я, как правило, заходил в его кремлевский кабинет. Хочу рассказать о крайне интересном разговоре с Янаевым, который состоялся в июле 1991 г. Тогда Григорий Иванович вполголоса сообщил мне как члену ЦК КПСС, что в сентябре 1991 г. планируется созвать съезды КПСС и народных депутатов СССР. На этих съездах планировалось отрешить М. Горбачева от должностей и отдать под суд за совершенные против Союза ССР преступления.

Эта информация, видимо, стала известна Горбачеву, и он решил организовать провокацию, в ходе которой были бы устранены его политические противники. Я уверен, что именно так родился Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП). Известно, что список членов этого комитета Горбачев написал своей рукой.

После провала так называемого августовского путча 1991 г. Горбачев дал команду в кратчайшие сроки свернуть деятельность всех советских органов в Литве. Так республика ещё до официального признания её независимости Москвой перешла под власть сепаратистов.

Тем самым Горбачев беспрепятственно сдержал обещания отпустить Литву из СССР, данные им президентам США в Рейкьявике в 1986 г. и на Мальте в декабре 1989 г.

В течение полугода после этого я оставался с семьей в Литве, регулярно приходя на допросы в Генпрокуратуру Литвы. Власти лишь одного города в СССР – белорусского Витебска – предоставили мне возможность приобрести квартиру. Но со временем, опасаясь литовских спецслужб, похитивших в январе 1994 г. литовских коммунистов Миколаса Бурокявичюса и Юозаса Ермалавичюса из Минска, я принял решение перебраться из Беларуси в Россию.

Мне стало известно, что в 1996 г. в Вильнюсе должен был начаться судебный процесс по январским событиям 1991 г.

Я получал известия о том, что Литва строит планы моей доставки на этот процесс. Утверждали, что готовилось похищение моего сына, который был студентом Минского государственного университета, для того, чтобы я лично приехал в Литву в обмен на освобождение сына.

Вопрос своего переезда в Москву я пытался решить с бывшим членом Политбюро ЦК КПСС Ю. Маслюковым. В январе 1990 г. во время его пребывания в Литве вместе с Горбачевым я сопровождал Маслюкова в его поездке по республике. У нас сложились, как мне тогда казалось, добрые отношения.

Однако в апреле 1996 г. мой разговор с Ю. Маслюковым, тогда председателем Комитета по экономической политике Госдумы РФ и близким другом председателя Госдумы Г. Селезнева, оказался безрезультатным. Всё уперлось в то, что у меня отсутствует московская прописка. Все мои разговоры о том, что я родился и до 1947 г. проживал в Москве, а затем наша семья выехала в Литву к отцу, направленному в эту республику по приказу советского военного командования, – не возымели действия. Юрий Дмитриевич, добрейший человек, оказался бессилен против российской бюрократической системы.

Однако нередко жизнь преподносит приятные сюрпризы. После безрезультатной встречи с Маслюковым, в коридоре Госдумы мне встретился В. Жириновский. Мы с ним как-то пересекались в Литве, когда он приезжал туда для защиты русскоязычного населения республики. Жириновский пригласил меня в свой кабинет, побеседовал и предложил поработать в его партии. Она, по его словам, нуждалась в существенном организационном структурировании. Причем Жириновский особо отметил, что его не интересуют мои коммунистические убеждения, ему был нужен толковый орговик. Мои проблемы с переездом в Москву, трудоустройством в Госдуму РФ и жильем он решил без особого труда.

…В целом я доволен прожитым. 49 лет по жизни рядом со мной идет моя верная спутница, жена Инна. Мы воспитали сына Николая, для которого понятия честность, доброта и справедливость являются нормой жизни. Это я считаю главным нашим с женой достижением.

Прежде чем перейти к теме, как меня угораздило стать публичным политиком, расскажу о тех жизненных ситуациях, которые подвели меня к этому.

Считаю, что многие партийные функционеры советского времени так и не стали публичными политиками, способными непосредственно общаться с народом и получать его поддержку. Я же горжусь тем, что мне довелось выступать в Литве на грандиозных народных митингах, в том числе на 180-тысячном митинге в Вильнюсе, состоявшемся 18 марта 1990 г.

Это редкое чувство, когда ты чувствует единение с огромным количеством людей, которые верят тебе и поддерживают тебя. Но впечатляющими для меня были и другие встречи.

Когда осенью 1990 г. я баллотировался кандидатом в депутаты ВС Литвы, на одной из встреч с избирателями ко мне подошли две пожилые женщины и протянули скромный букетик. Они представились. Оказалось, обе являются дочерями русских офицеров, бежавшими в 1918 г. в Вильнюс от большевистской революции. По их словам, к коммунистам они всю жизнь относились негативно.

Но межнациональная ситуация, сложившаяся в объявившей независимость Литве, напомнила им страшные первые месяцы войны 1941 г., когда литовские националисты жестоко расправились не только с евреями Литвы, но и русскими. Это заставило женщин пересмотреть своё отношение к коммунистам Литвы, оставшимся в КПСС. Они поняли, что те являются единственной политической силой, способной защитить национальное, политическое, экономическое и социальное равноправие людей Литвы.

Я на всю жизнь запомнил их слова: «Сынок, вы для нас последняя надежда, что русские смогут нормально жить в Литве. Не подведите нас, мы надеемся на вас». К сожалению, имена и фамилии этих русских женщин остались в тех записях, которые у меня изъяли литовские прокуроры при обыске в вильнюсской квартире в декабре 1991 г.

В ноябре 1990 г. я был избран депутатом Верховного Совета Литвы. Но там сделали всё, чтобы обеспечить моё минимальное участие в работе этого органа власти. Я сидел один. Мой стол был отделен от столов других депутатов двухметровым пустым пространством, так сказать, санитарным кордоном.

Депутаты со мной не общались, хотя среди них было немало моих бывших коллег по Компартии Литвы. Правда, некоторые из них, проходя мимо меня в коридоре, шептали: «Держись, Владисловас!».

Несмотря на вышеизложенное, у меня о Литве сохранились добрые воспоминания. Об этом стоит рассказать.

О Литве

В Литве я оказался летом 1947 г., когда отец получил назначение в полк, дислоцированный в небольшом литовском городке Утена. После предоставления отцу жилья для семьи он вызвал нас из Москвы, где мы (мама, сестра и я) проживали в Большом Балканском переулке.

После смерти отца мы остались в Литве. За 45 лет проживания Литва стала для меня второй Родиной. Литовский язык стал моим вторым родным языком. Большинство литовцев, с кем мне довелось общаться и работать, были доброжелательными, и я многому научился у них. Половина учителей в утенской русской школе была литовцами, и я вспоминаю о них с большой теплотой.

Жизнь в этой республике воспитала у меня, как, вероятно, и у многих славян, попавших в Литву, обостренное чувство «русскости». В Литве я впервые осознал смысл сакральных строк Игоря Северянина в стихотворении «Предгневье»: «Родиться Русским – слишком мало:/ Им надо быть, им надо стать!».

Чувство «русскости» воспитывали во мне не только русские, но и литовские учителя. Они деликатно внушали мне, что если я русский, то в литовских коллективах с меня всегда и везде будет особый спрос. Я должен быть не только вежливым и воспитанным, но, прежде всего, честным и порядочным. 45 лет жизни среди литовцев оказали серьезное влияние на формирование моего менталитета.

Надо признать, что в ряде случаев русская сторона моего менталитета уступает литовской. Это происходит, когда ситуация касается оценки так называемой русской непосредственности, нередко переходящей в бестактность и хамство. Литовский менталитет позволял мне достаточно быстро адаптироваться в литовских коллективах. Он также позволял мне быстрее понять и принять то, что вначале не воспринимаешь у людей другой культуры и национальности.

Далее я расскажу о ситуациях, которые во многом обусловили мою жизненную позицию.

О справедливости

Формирование моего характера проходило в непростых условиях. Отсутствие отца сильно сказалось на мне, хотя мама была мужественной женщиной, и я стал тем, кто я есть, в основном благодаря её усилиям. Моё первое поступление в вуз в 1961 г. оказалось неудачным. Я подал заявление в Московский авиационный институт. Очень хотел быть космонавтом. Медкомиссию я проходил 31 июля. На ней меня забраковали по причине слабого зрения (–7 диоптрий). 31 июля во всех вузах Москвы был последним днем приема документов выпускников. Естественно, мне пришлось вернуться домой несолоно хлебавши.

Трудовую биографию я начал весной 1962 г., когда, наконец, с большим трудом мать устроила меня на работу слесарем-регулировщиком экспортного участка Утенского завода лабораторных электропечей. Тогда это было единственное, помимо небольшого маслозавода, промышленное предприятие в городе.

Именно на заводе произошла ситуация, которая показала мне, что за справедливость надо бороться. Рядом со мной трудился Гедиминас, фамилии которого, к сожалению, не помню, бывший директор одной из литовских школ. Утверждали, что его сгубила тяга к спиртному. В конце концов, 50-летнего Гедиминаса устроили учеником слесаря к нам на участок.

Отмечу, что Гедиминас был не только интересным человеком с большим жизненным опытом. Главное, он был справедливым по натуре. Полагаю, что на прежней работе его «съели» не столько по причине пьянства, сколько из-за его «правдоискательства». Он быстро завоевал авторитет не только на участке, но и на заводе, так как мог проконсультировать рабочих по многим спорным жизненным вопросам.

А спорных вопросов на заводе было много. Коллективу завода в то время выделялось немало дефицитных товаров, ковров, холодильников, талонов на автомобили. Но всё распределяла между собой администрация, представитель которой руководил профсоюзом. Гедиминас помог нескольким рабочим нарушить эту порочную практику. Вскоре на очередном профсоюзном собрании он был избран председателем профкома завода.

И тут же в промышленный райком Компартии (тогда Хрущев разделил КПСС на сельскую и промышленную части) была направлена жалоба, что «алкоголик» руководит профсоюзной организацией завода. Разбирать жалобу решили на общем профсоюзном собрании. Накануне большинство рабочих, собравшись в раздевалке, высказались в поддержку Гедиминаса.

Настал день собрания, на которое из Швенчёниса прибыл первый секретарь промышленного райкома партии.

Начались выступления, и те, кто ещё вчера защищал Гедиминаса, стали обвинять его во всех грехах. Меня, юного советского максималиста, это возмутило. Ведь в школе нас воспитывали быть честными и справедливыми. Я и полез на трибуну, не думая о последствиях. Перечислил всех, кто вчера говорил одно, а сегодня другое.

Рассказал о Гедиминасе. Настроение зала стало меняться в его пользу.

Тут по предложению секретаря райкома партии объявили перерыв, во время которого тот провёл со мной воспитательную беседу. Но я остался при своем мнении. Ведь я же говорил правду! Однако во время перерыва среди рабочих была проведена соответствующая работа, и Гедиминаса переизбрали.

После собрания ко мне подошёл секретарь партийной организации цеха Банявичюс и сказал, что я молодец, но таких в Компартии, к сожалению, не так уж много. Он также сказал, что если я хочу справедливости, то должен вступить в партию и тогда моё слово будет весомее.

В 1963 г. я поступил в Каунасский политехнический институт (КПИ). Как производственник попал в ускоренный поток, который позволил мне завершил 5-летний курс обучения за 4 года. В институте был членом комитета комсомола института. Помимо этого, с третьего курса работал в студенческом конструкторском бюро КПИ. В декабре 1967 г. я получил диплом инженера машиностроителя с отличием. Один из немногих на курсе я подготовил реальный дипломный проект: полуавтоматизированный стенд для испытания подогревателей жидкостных бензиновых (ПЖБ), изготавливаемых на Утенском заводе лабораторных электропечей для автомашин Советской армии.

Факт реальности моего дипломного проекта отметил при вручении мне красного диплома декан машиностроительного факультета Леопольдас Кумпикас, ныне считающийся отцом литовского машиностроения. Его поддержал, присутствовавший на защите литовский механик-изобретатель Казимерас Рагульскис, руководитель лаборатории вибротехники, уже тогда известной не только в Литве, но в Союзе. Впоследствии Рагульскис, встретив на совещании мою жену (она тоже инженер-механик), заявил ей, что Владислав зря выбрал политику. Якобы у него в лаборатории я бы уже стал доктором технических наук.

Так получилось, что не я выбрал политику, а она меня. Но об этом немного позже. После окончания института я вновь вернулся на завод уже конструктором. А в мае 1968 г. был направлен руководить отстающим экспортным участком на Утенском заводе лабораторных электропечей. Задолженность участка по производству экспортной продукции за 6 лет работы составляла около 300 единиц, при месячном производстве в 15–20 штук.

Опираясь на совет и поддержку опытных слесарей участка, знакомых мне ещё до института, я решился кардинально усовершенствовать технологическую оснастку на экспортном участке. Это заняло у нас два с половиной месяца, в течение которых участок, по-прежнему, давал не более 20 штук изделий в месяц. Соответственно, в начале августа 1968 г. на заводской оперативке был поставлен вопрос об отстранении меня от руководства участком.

Но конечные итоги августа 1968 г. были победными. Участок выдал 60 единиц изделий, которые были приняты военпредом полковником Кашириным. Далее темпы производства продукции постоянно росли. К декабрю 1968 г. участок выдал свыше 300 изделий и завершил год ликвидацией всего отставания, накопленного за 6 лет работы. А за декабрь 1968 г. участок выполнил план 1-го квартала 1969 г.

Этот ценный производственный опыт выработал у меня подход к решению задач: попав на новое место работы, не следует спешить перестраивать все на свой лад. Прежде надо посоветоваться с людьми, уяснить суть проблем, обсудить в коллективе намеченные тобой меры и лишь затем начинать свою «перестройку».

Комсомольский период

После экспортного участка меня вновь сделали конструктором и «бросили» на проблемное направление. Москва поставила перед заводом задачу: создать электросушитель для рук по габаритам меньше существующего в два раза, но такой же производительности. В итоге в 1969 г. мне удалось создать малогабаритный, но мощный рукосушитель под названием «Vejеlis-1» («Ветерок»).

Интересный факт. В 1998 г. я этот рукосушитель видел в столовых на Чукотке, затем на Камчатке. А в 2000 г. он встречался мне в Мурманской области. Мне известно, что в Утене в настоящее время изготавливается 6-я версия этого рукосушителя, поставляемая в Россию.

Так случилось, что в 1969 г. я со своим другом Янисом Калитисом стал активно заниматься спортом, благо заводская администрация стала выделять средства комсомольской организации на покупку спортинвентаря. Однако комсомольский секретарь устроил из этого небольшой личный бизнес. Выделял спортинвентарь тем, кто платил ему за это.

Меня и Яниса это «достало», и на очередном комсомольском собрании я высказал комсомольскому «лидеру» всё, что о нем думал. Моё выступление вызвало бурную поддержку большинства комсомольцев завода, которым давно надоели пустопорожние обещания и заявления этого молодежного «вожака». В итоге меня неожиданно избрали секретарем комсомольской организации завода.

Вот здесь в моей жизни вновь появился партийный секретарь Банявичюс. Он помнил моё выступление на профсоюзном собрании в 1962 г. и предложил мне вступить кандидатом в члены КПСС. Он откровенно заявил, что видит во мне свою смену на посту партсекретаря завода.

Тогда инженеру стать кандидатом в члены КПСС было весьма непросто. Согласно указаниям ЦК КПСС, каждый райком партии в КПСС давал разрешение низовым парторганизациям на прием одного ИТР только при условии принятия кандидатами в члены КПСС 4 рабочих. Но Банявичюс сумел решить эту проблему.

Как раз в это время (это был конец 1969 г.) Утенский райком комсомола переживал серьезную кадровую перестановку. Первого секретаря выдвинули на работу в Каунас, второй секретарь райкома комсомола был избран первым. Место второго секретаря оказалось вакантным.

Из ЦК ЛКСМ Литвы пришло указание: на должность второго найти русского, с высшим образованием, владеющего литовским языком, члена или кандидата в члены КПСС. Такой была установка из ЦК Компартии Литвы. По всем параметрам подходил я. В конце 1969 г. я был избран 2-м секретарем Утенского РК ЛКСМ Литвы.

Вот так меня угораздило попасть в политику. В 1970 г. меня направили на курсы в зональную комсомольскую школу в Вильнюс. Это было время так называемого Ленинского зачета. ЦК ВЛКСМ объявил этот зачет, не пояснив в чем его суть. Многие на местах поняли зачет, как некий ежегодный экзамен для каждого комсомольца, в ходе которого должна быть оценена его политическая грамотность и активность. Плодились многочисленные предложения, как организовать этот экзамен и что должно стать критериями для комсомольца на этом экзамене.

Выступая на семинаре, посвященном Ленинскому зачету, организованном в ЦК ЛКСМ Литвы, я поставил вопросы, кто будет проводить этот экзамен, какими должны быть критерии оценок, и не получится ли в итоге очередная липовая отчетность в комсомоле. Я предложил считать Ленинский зачет новой эмоциональной формой выполнения требований Устава ВЛКСМ.

Такая формулировка позволяла снять целый ряд проблем для комсомольских организаций республики, страдающих от нескончаемых новшеств, рождаемых в ЦК ВЛКСМ. Поэтому в ЦК ЛКСМ Литвы это поняли, согласились с моей формулировкой и пригласили меня на работу в аппарат ЦК ЛКСМ Литвы, тем более что я не сумел сработаться с новым 1-м секретарем Утенского райкома комсомола.

В ЦК ЛКСМ Литвы я получил хорошие навыки анализа развития общественно-политических ситуаций в молодежных трудовых коллективах республики. По этому вопросу мне довелось сотрудничать с социологической лабораторией, действовавшей тогда при Высшей комсомольской школе в Москве. В результате мне удалось подготовить некоторые рекомендации по совершенствованию трудового воспитания молодежи, за что в 1976 г. был удостоен премии ЦК комсомола Литвы.

В 1975 г. я был приглашен на работу заведующим промышленно-транспортным отделом Ленинского РК КПЛ г. Вильнюса. Затем прошел проверку, работая инструктором Вильнюсского горкома КПЛ, и в 1978 г. был рекомендован секретарем Ленинского райкома КПЛ г. Вильнюса. Курировал науку и экономику.

Но меня вновь угораздило. В 1981 г., выступая на пленуме горкома партии, я высказал критические замечания относительно директивной политики Вильнюсского ГК и ЦК КПЛ по вопросам обеспечения ускорения научно-технического прогресса и роста производительности труда. В результате осенью того же года я был направлен в Вильнюсскую высшую партшколу (ВВПШ) для «повышения марксистско-ленинского уровня».

Эта учеба дала мне многое. По вопросам марксизма, коммунизма и партийного руководства я мог на равных говорить с представителями вышестоящих парторганов, которые нередко любили щегольнуть цитатами классиков, не уяснив их сути.

В августе 1983 г., завершив с отличием ВВПШ, я был избран 2-м секретарем крупнейшего в республике промышленного Октябрьского райкома КПЛ г. Вильнюса. Курировал вопросы экономики. Летом 1987 г. был приглашен в Эрфуртский округ ГДР для чтения цикла лекций для партийного актива СЕПГ по вопросам новых подходов к партийному руководству экономикой. В Литве по этой теме была издана моя брошюра «Развитию экономики – партийную заботу».

Отзывы немецких коммунистов о моих выступлениях были положительными. Принимая меня, 1-й секретарь Эрфуртского окружного комитета СЕПГ Мюллер, если память меня не подводит, в шутку спросил, не желаю ли я пару лет поработать в Эрфурте?

В октябре 1987 г. ЦК КП Литвы рекомендовал меня 1-м секретарем Октябрьского РК КП Литвы г. Вильнюса. В декабре 1988 г. на отчетно-выборной районной партконференции, в ходе альтернативного голосования я был переизбран 1-м секретарем райкома из трех кандидатов.

Это было время горбачевской перестройки, всё явственнее превращавшейся в «катастройку».

Перестройка

Благословление на проведение перестройки-катастройки в Литве дал Александр Яковлев, секретарь ЦК КПСС, член Политбюро ЦК КПСС и советчик Михаила Сергеевича. В августе 1988 г. он по поручению Горбачева с инспекционной поездкой посетил страны тогда ещё советской Прибалтики.

Прибыл Яковлев и в Вильнюс. К этому времени, по указанию из Москвы, КГБ Литовской ССР в июне 1988 г. организовал литовское Движение за перестройку, которое вскоре стали именовать «Саюдис». Казалось бы, что тут странного, ведь «Саюдис» переводится как «Движение».

Дело в том, что литовские буржуазные деятели, бежавшие в 1940 г. в Германию, создали в Берлине пронацистский «Фронт литовских активистов» (ФЛА). Он ещё именовался «народным и политическим Саюдисом». 22 июня 1941 года члены ФЛА усердно расчищали дорогу германскому вермахту в Литве, устраивая диверсии и убивая бойцов Красной армии.

Известно также, что в 1944—1953 годах партизанская война в Литве против советской власти велась под флагами «Саюдиса». Поэтому весь послевоенный период название «Саюдис» в Литве было под строжайшим запретом. И вдруг в 1988 году в «тоталитарном» Советском Союзе «Саюдис» зазвучал вновь.

Не вызывает сомнений, что без высочайшего соизволения из Москвы подобное было невозможно. Ясно было и то, что название «Саюдис» было извлечено из исторического шкафа для прямого намека литовским националистам, что появился шанс восстановить независимость.

Как 1-му секретарю райкома КПЛ, в котором на партучете состояла парторганизация КГБ Литовской ССР, мне стало известно, что для руководства и контроля за «Саюдисом» в структуре 5-го управления КГБ был создан отдел под руководством подполковника П. Вожбутаса. Эта информация прояснила для меня, чем на самом деле для горбачевцев является так называемая перестройка.

Вернусь к пребыванию А. Яковлева в Литве в августе 1988 г. На встрече с активом республики, многие из которых были саюдистами, он заявил, что в СССР не было социализма и что члены «Саюдиса» являются главной движущей силой перестройки в Литве. Это окончательно развязало руки саюдистам, и перестройка в Литве реально превратилась в катастройку.

В республике началось беззастенчивое переписывание и фальсифицирование истории Советской Литвы и СССР. Термины «советская оккупация» и «советские оккупанты» заняли прочное место в лексиконе саюдистов. Это сопровождалось шельмованием русскоязычного населения. Призывы «Иван, домой!» стали повсеместным атрибутом митингов саюдистов». Большинство литовских изданий, даже газета «Literaturairmenas» («Литература и искусство»), стали публиковать безобразные карикатуры на русских. Дело дошло до того, что на митингах саюдистов стали раздаваться призывы к расправе над беременными женами советских офицеров, чтобы те не рожали оккупантов. Эти призывы иноязычными Литвы воспринимались буквально.

Почему? В 1989 г. в Литве ещё было немало тех, кто помнил кровавую расправу литовских националистов над семьями советских военнослужащих и евреями в июне 1941 г.

Это раскололо республику не только на литовцев и русскоязычных, но на «патриотов» и «советских». Ведь среди литовцев было немало сторонников советской власти. Известно, что проведенный в 1990 г. соцопрос показал, что за независимость и выход Литвы из СССР, высказалось не более 20% населения республики. Полагаю, что без пояснений ясно, какую я в этой ситуации должен был занять политическую позицию.

Некоторые истины, которым В. Швед по жизни пытался следовать:

– нет безвыходных ситуаций, есть отчаявшиеся люди;

– оценивай неприятности по принципу «могло быть хуже».

– произошедшая неприятность, даже кажущаяся трагедией, в дальнейшем может изменить твою судьбу в лучшую сторону. Эту истину подтверждают слова известной песни «Если к другому уходит невеста, то неизвестно кому повезло»;

– Судьба кует цепь случайных событий, чтобы превратить их в необходимость. Если овладеешь, или хотя бы поймешь их закономерность, то сможешь приблизить или отдалить необходимость.

– При надлежащем старании, упорстве и оптимизме счастливый случай перестает быть случайностью.

– Единомышленники не всегда хорошие союзники и друзья.

– Для других делай так, как делаешь это для себя, и завоюешь уважение окружающих;

– Если не можешь сделать врага другом, то хотя бы нейтрализуй его.

Некоторые сведения о В. Шведе

В 1996–2004 гг. работал в Госдуме РФ. Указом президента РФ присвоен статус действительного государственного советника РФ 3 класса. С июля 2004 г. на пенсии.

В настоящее время – публицист. Член Союза писателей России и Союза журналистов России. Автор более 200 различных публикаций, как правило, защищающих честь и достоинство России.

Печататься начал в 1973 г. в республиканской прессе Литовской ССР и журнале «Молодой коммунист». В 2000-х г. публиковался в журналах: «Российская федерация сегодня», «Наш современник»; интернет-газете «Столетие», «ВВП», «Выборы», «Национальная безопасность и геополитика России», литературном альманахе «Полдень»; газетах: «Парламентская газета», «Фельдпочта», «Литературная Россия», «Нова Зора» (София, Болгария), «Традиционалист», «Время», «Завтра», «Спецназ России», «Патриот»; газете «CAN KAO XIAO XI» (Пекин, Китай), в историческом журнале Института России, стран Восточной Европы и Центральной Азии АОН КНР.

Лауреат премии журнала «Современник» за 2011 г. в номинации «Лучшие публикации». Был признан «Лучшим автором» газеты «Спецназ России» за 2014 г. В октябре 2015 г. был приглашен в Китай для участия и выступления на очередном форуме социализма, проводимым Академией общественных наук КНР в Пекине.

Некоторые статьи и выступления В.Шведа размещены в сборнике статей «Россия в “кольце анаконды”» (2011 г.), изданном «Столетием», и в материалах семинара-совещания ЦИК «Правовые аспекты деятельности политических партий» (2002 г.).

Автор книг: «Развитию экономики – партийную заботу». (1985 г.); «Тайна Катыни» (2007 г.); «Катынь. Современная история вопроса» (2012 г.); «Как развалить Россию? Литовский вариант» (2012 г.); «Литва против России и Альфы» (2014 г.); «Неонацисты Литвы против России» (историко-политическое исследование, 2015 г., 836 стр.); «Кто Вы mr. Gorbachev? История ошибок и предательств» (2016 г.); «Последнее слово изначально приговоренного» (правовой и аналитический разбор материалов уголовного дела 13 января, сфальсифицированного Генпрокуратурой ЛР, 2018 г.).

Источник