«А народ – он не соврет…»

КультураСобытия

Русский духовный театр «Глас» начал свой 30-й сезон спектаклем по рассказам В. Шукшина

Юбилейный год коллектив открыл спектаклем «Живы будем — не помрем!». Действие развивалось настолько стремительно, что разом захватило весь зрительный зал. Казалось, оно поглотило внимание собравшихся полностью, но вдруг над сценой появилась бабочка. Выпорхнула из темноты кулис в лучи яркого света. Диво дивное, да и только! В осенней-то Москве. И еще вечером.

Красивая. Крупная. В коричнево-красных разводах. Она неторопливо закружилась над деревенским хороводом. Для нее вроде и не было внизу буйного действа с припевками, дробушками, женским взвизгиванием, платочками и блеском глаз. На сцене как раз началось величание именинников соответственно месяцам рождения. «А кто родился в январе… давай, давай… по маленькой… — вопрошал и приглашал хор. – А кто родился…» И когда «маленькая» дошла до июля, бабочка на мгновение застыла в воздухе, потом метнулась в сторону и, вырвавшись из-под гипноза слепящих лучей, пошла, пошла, заскользила большими кругами над притихшим залом. Именно в этот момент Автор (в исполнении Никиты Астахова), по-шукшински акцентируя слова, произнес: «А в июле родился Василий Макарович Шукшин, Царство ему Небесное…»

Негромко произнес, тихо, но все услышали. Показалось даже, что вслед за этими словами в зал незримо вошел Шукшин. По его трем новеллам — «Миль пардон, мадам!», «Сны матери», «Письмо» и поставлена пьеса «Живы будем — не помрем!».

Песни, частушки, прибаутки, обычаи, обряды, детали одежды, говорок — весь дух и загадочную даже для самих русских сущность российской глубинки, знаменитой алтайской земли, родившей Шукшина, вобрал в себя этот необычный спектакль.

Кстати, в биографии театра «Глас» есть и поездка на Алтай.

Премьера спектакля состоялась еще в далеком 1996 г. В центре композиции — новелла «Миль пардон, мадам!». Ее главный герой Бронислав Пупков (Бронька, как зовут его в деревне) постоянно рассказывает одну и ту же историю, которую считает трагической, а все прочие — придумкой, фантазией и просто враньем. Якобы во время войны, на которой Бронька воевал в санитарах, ему как очень меткому стрелку и известному охотнику однажды было поручено (значит, доверено)… убить самого (!) Гитлера. Эту историю и рассказывает через 20 лет после войны Бронька, сопровождая городских на охотах. После окончания каждой из них, возле уютного костерка, где всякий раз, естественно, затевается душевный разговор, Бронька и начинает интригующее повествование о главном событии в своей жизни: как его готовили к покушению на Гитлера, как проник он в бункер к супостату, как взял пистолет, прицелился и… промахнулся.

В этой странной истории столько реализма, что на мгновение вроде как увиделась знакомая с детства картина Василия Перова «Охотники на привале» (в прошлые времена ее часто сравнивали с охотничьими рассказами И.С. Тургенева). И возникла «крамольная» мысль, что именно этот шедевр русского реализма конца XIX в. описал в рассказе «Миль пардон, мадам!» Василий Шукшин, а воссоздал во всей литературно-художественной красе на театральной сцене художественный руководитель «Гласа» Никита Астахов, настолько все было похоже.

Помните, конечно: на картине — три охотника; старший живописует что-то настолько невероятное, что молодой глаз с него не сводит, боясь пропустить хоть словечко. А вот третий только скептически улыбается да почесывает в затылке, но, щадя самолюбие товарища, в беседу не вмешивается.

В послевоенное время, скудное на предметы домашнего убранства, на сюжет «Трех охотников», как называли картину в обиходе, писались по клеенке русские псевдолубки, ткались странных цветов «дерюжки» (т.н. прикроватные «гобелены»), вышивались крестиком «точные копии». Потом эти «работы» тысячами штук продавалось на провинциальных базарах, да и в Москве, кстати, тоже можно было их купить. За что же народ так полюбил именно эту картину? («Глас», между прочим, в народе тоже любят). Думаю, за гениальную простоту, с которой художник трогательно соединил почти анекдотичный сюжет с печальным пейзажем. При этом за простой вроде бы композицией просматривается содержание глубокое, сложное, философское. Бронька в спектакле, излив душу перед очередной группой заезжих любителей охоты, с которыми он может больше никогда и не встретится, уходил на берег реки и там в одиночестве плакал…

В эти грустные моменты Автор задумчиво произносит: «Есть на Руси один тип человека, в котором время, правда времени, вопиет так же неистово, как в гении. Человек этот – дурачок. Много их было: юродивые, странники не от мира сего…»

Потом добавляет: «Я утверждаю, что герой нашего времени всегда дурачок, в котором его время отразилось наиболее ярко». А дальше показывает, что и сам Бронька стыдится своей слабости, мается, переживает и заглушает стыд водкой. Председатель сельсовета, уставший от бронькиного вранья и постоянных жалоб его жены, даже грозит, что посадит Броньку в тюрьму «за искажение истории». И над деревней звучит частушка: «Гитлер мировой бандит//Он Пупками был убит//Это знает весь народ, А народ – он не соврет.//Опа, опа, жареные раки,// Приходите в гости к нам,//Мы живем в бараке!» (А раков в здравом уме и рассудке, как известно, не жарят, так что все, что происходит с нашим героем, сразу предстает перед зрителями как одна сплошная большая выдумка, но в ней и намек, и многим вполне реальный урок …)

Но Автор подливает масла в огонь, когда говорит: «Бронька любил рассказывать им (приезжим. – В.П.) всякие охотничьи истории». И рядом с Бронькой видится уже Василий Теркин и подобные ему русские типажи (вроде сказочного Емели), роль которых в жизни Александр Твардовский определил вполне достоверно: «Балагуру смотрят в рот,//Слово ловят жадно.//Хорошо, когда кто врет//Весело и складно». И в этом контексте почему-то от внимания «обчества» ускользает тот факт, что Бронька — подлинный герой и без всяких там придумок про «покушение на Гитлера». Он ведь что про себя на войне рассказывает еще? «Когда наступают, санитарам больше работы. Я в тот день приволок в лазарет человек двенадцать… принес одного тяжелого лейтенанта, положил в палату…» А за балагурством его не слышит никто, не видит, и даже медаль ему не дают. Потом таким как он, в том числе, по всей стране будут возводить памятники и обелиски с надписью «Неизвестному солдату». Очень похоже, что взамен признания заслуг Броньки и других безымянных в спектакле звучит бессмысленная припевка: «Тарирагопчики… Тарирагопчики… Тарирагопчики…»

Под этот рефрен Автор задумчиво произносит: «Много их было: юродивые, странники не от мира сего. Народ их ласково называет Поля, Вася, Ваня. Позже была война, может быть самая страшная для нашего народа. Были новые дурачки, больше дурочки. Была Поля-дурочка. Поля была до войны учительницей, проводила единственного сына на войну. И его вскоре убило. Ведь правильно – убили, а говорят «убило». Войну народ воспринимает, как напасть, бедствие «громом убило». Поля свихнулась от горя… И трижды в день маршировала по улицам села и с горящими глазами звонко пела: “Вставай, страна огромная”».

Комок подступает к горлу, когда эта, не старая еще, женщина в рваных обносках вышагивает словно на параде на фоне разудалого веселья. Даже залетная бабочка в эти мгновения исчезает из поля зрения. А когда появляется снова, то летит неуверенно, словно подстреленная…

И вот уже в последний раз раздается нелепая, невесть откуда взявшаяся у Броньки присказка: «Миль пардон, мадам!» (фр. Тысяча извинений, мадам), которая к концу трагикомедии приобретает совершенно иной смысл.

Она уже заключает в себе иронию, насмешку, но теперь не над сельским чудиком Бронькой, а над обывательским сознанием, которому не под силу постичь суть этого чудачества. В пьесе, как и в рассказе, звучит, на первый взгляд, загадочная фраза: «А стрелок он был, и правда, редкий». Но ведь понять так просто: значит, и Бронька мог совершить подвиг, да не сложилось…

Василий Шукшин однажды так комментировал поведение своего героя в интервью по поводу фильма «Странные люди», снятого по его рассказу «Миль пардон, мадам!»: «Я хотел сказать в этом фильме, что душа человеческая мечется и тоскует, если она не возликовала никогда, не вскрикнула в восторге, толкнув нас на подвиг, если не жила никогда полной жизнью, не любила, не горела». Критики сходились во мнении, что образ Броньки Пупкова раскрывает драму личности, о которой обычно говорят: «Нажил душу, но не нажил судьбы». Это как у Михаила Лермонтова, который в предисловии к «Герою нашего времени» написал: «История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа…»

Никита Астахов, по сути дела своего, тоже пишет историю душ человеческих. Нелегкий это труд… Особенно когда свою душу рвешь, чтобы не только понять истоки великой русской души, но и возродить их. Бабочка вот прилетела же, и ярких цветов. Про таких красавиц славянские поверья гласят, что это к добру…

В репертуаре «Гласа» есть еще одна постановка по рассказам В. Шукшина «Ванька, не зевай!». Она тоже за душу берет каждого, даже того, у кого уже успела заскорузнуть.

За роль Автора Никита Астахов, а Татьяна Белевич за роль Кандауровой награждены медалью В. Шукшина на Международном театральном фестивале «Светлые души» в г. Тольятти, а также второй медалью им. В. Шукшина от Союза писателей России.

В спектакле «Живы будем — не помрем!» рассказ «Письмо» в его театральной версии как бы несколько в стороне от главной темы. Но без него историю души вряд ли напишешь. Души — православной.

Старухе Кандауровой (Татьяна Белевич) снится страшный сон: будто усердно молится пустому углу без иконы. Проснувшись, она идет к местной толковательнице, бабке Ильичихе. Узнав, что Кузьмовна (Кандаурова) держит икону в шифоньере, чтобы ее не увидел приезжающий к ней с дочерью партийный зять, Ильичиха делает ей строгий выговор. Слегка поругавшись с Ильичихой, Кандаурова возвращается домой в думах о дочери и ее нелюдимом, молчаливом муже. Вечером садится писать им письмо. И под щемящие звуки далекой гармошки вспоминает, как в молодости Васька Кандауров предложил ей у соседского закоулочка выйти за него замуж. Вся нелегкая жизнь проходит у Кузьмовны перед глазами. Но, слегка всплакнув, она думает: «Еще бы раз все бы повторилось. Черт с ним, что угрюмый, он не виноват, такая жизнь была: работал мужик, не пил зряшно, не дрался – хороший. Ничего бы другого не надо бы. Еще бы разок все с самого начала»

И сидящие в зале тоже слегка всплакнули, так задела одинокая судьба этой деревенской женщины. «Вот тут, на этих улицах, прошла жизнь. О господи! Ничего не понять. Давно ли еще была молодой». Это же и наша судьба, общая для всей России…

И еще один рассказ Василия Шукшина положен в канву спектакля — «Сны матери»: «Вот материны сны, несколько. Почему-то они мне за­помнились, не знаю. Может, потому, что рассказывала она их не один раз; она сама помнит их всю жизнь». А о чем они, такие памятные? О вечном, таинственном, манящем и никогда не доступном нашему пониманию: «Маме утром рассказываю, она мне говорит: “Глупенькая ты, глупенькая, кто же тебе здесь скажет, чо на том свете будет? Никто не скажет”». И дальше: «Она и нагрешить-то не успела, безгрешная ду­шенька. А мне-то, вишь, на окраинке только место… Да хоть бы и на окраинке, а только там. Господи, как же там краси­во! Все время у меня в глазах тот город стоит». Это о душе безвременно усопшей маленькой девочки, роль которой потрясающе проникновенно сыграла Сонечка Караваева. Воистину: «Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь».

После открытия сезона Русский духовный театр «Глас» отправился на гастроли в Берлин, где за три дня дал три спектакля: «Живы будем – не помрём!», «Горящие письма» по пьесе П. Гнедича и «Русалочка» по сказке авторской редакции Г.Х. Андерсена.

Русский дом науки и культуры в те дни собрал выходцев из России, которые уже давно живут за пределами родины. После постановки «Живы будем – не помрем!» люди плакали.

А перед тем была поездка в Париж. Там театр тоже показал спектакль по рассказам Василия Шукшина «Живы будем – не помрем!», и люди тоже не могли сдержать слез. Я читал иностранную и российскую прессу тех дней, смотрел видеорепортажи. «Как будто дома побывали», — так определяли свое главное впечатление от спектакля наши бывшие соотечественники. «Какая-то особенная мощь чудится мне там, на родине, которой надо коснуться, чтобы обрести утраченный напор в крови… не зря верится, что родной воздух, родная речь, ласковое слово матери, песня, знакомая с детства врачуют душу», – говорит в спектакле Автор. И как бы утверждая его слова, хоровод, постукивая каблуками, отчаянно, с вызовом и удальством поет: «Душу мы не продаем, Живы будем – не помрем!//Эх, Россия, Русь моя, Богом данная земля».

Такова театральная версия шукшинских рассказов Никиты Астахова и Татьяны Белевич, которая, думаю, выходит далеко за рамки этих известных произведений. Она синтезирует в себе весь опыт утверждения русской идентичности. Три десятка лет эти удивительно талантливые люди выступают в творческом (и семейном) союзе. И еще (увы, приходится и не о вечном!) — административном, поскольку заботятся о хлебе насущном для всего коллектива. А люди в театре какие-то особенно светлые. На сцене выкладываются так, будто сегодня — их самый ответственный выход. (Даже боюсь сказать «последний выход», что принято употреблять в подобных конструкциях, так как работают они в арендованном здании, а срок аренды давно закончился…)

Нельзя не сказать о великолепной игре Виктории Фатеевой (Поля-дурочка), Ксении Соломяной (жена Броньки) и о самобытном исполнении Виктором Беломестновым роли Броньки Пупкова. Вообще все достойны восхищения, похвалы и благодарности зрителей.

С юбилейным сезоном со сцены поздравила театр сопредседатель международной общественной организации «Союз православных женщин» Нина Жукова. Председатель Союза театральных деятелей, художественный руководитель Московского театра «Et Сetera», народный артист РФ Александр Калягин прислал поздравительное письмо…

В Берлине заместитель руководителя отдела культуры Русского дома науки и культуры Ирина Розум отмечала, что «наша ответственная миссия не дать потерять русский язык детям, которые давно живут в Германии…» И выражала надежду, что «знакомство с театром продолжится. Мы хотим видеть вас еще в нашем доме!».

В Париже посланник по вопросам культурного сотрудничества посольства России во Франции, директор Российского духовно-культурного центра Леонид Кадышев тоже с теплом говорил: «Хотел бы еще раз от души выразить признательность всему руководству и актерскому коллективу Русского духовного театра «Глас» за прекрасный спектакль “Живы будем — не помрем!”, показанный в нашем Центре».

Но самыми удивительными и даже провидческими мне показались слова, написанные в православном монастыре в американском г. Джорданвилле (обнаружил в одном из архивов): «Дай, Господи, всемъ братiямъ и сестрамъ изъ театра «Гласъ» по молитве Твоей святой здравiя душевнаго и телеснаго и дерзновенiя духовнаго въ ихъ подвижническомъ деле во славу Божiю. Да сохранитъ Господь всехъ делателей трудной работы на ниве Христовой». («Русскiй Духовный Голосъ. Быть ли православному театру?» Журнал «Русский инок», №8 (171) Апрель, 2003. Татьяна Филипьева.)

Читал, что в христианстве появление бабочки из «мертвой» куколки, символизирует возрождение и воскрешение души, поэтому изображается на руке у Младенца Христа. А на картинах христианских живописцев душа человека имеет крылья бабочки. Мне не доводилось видеть таких икон, а, может, как это бывает, смотрел да не увидел. Но появление бабочки на открытии сезона театра «Глас» вряд ли случайно. Надежда появляется, что власти, наконец, в юбилейном театральном году найдут в богатой российской столице для бездомного долгие годы коллектива собственное здание. Люди ведь маются в совершенно не приспособленных для театрального действа помещениях. Но играют так, что впору на них равняться и «большим» и «малым» и прочим властями обласканным… Пришли бы, посмотрели хотя бы эту театральную версию рассказов Василия Шукшина, может, и дрогнуло бы чиновничье сердце. Ну не совсем же оно очерствело и не у всех?

Даже в далекой Сербии спектакль «Живы будем – не помрем!» стал лауреатом театрального фестиваля в г. Баня-Лука.

Другого подобного театра нигде в мире больше нет. Это уникальное явление в современной истории нашего государства, не только театральной.

Как бы потом не пришлось рыться в архивах, выискивая по крупицам странички из прошлого театра. Честь надо воздавать при жизни… Как и делать добро здесь и сейчас. Действительно ведь: «Живы будем — не помрем!» И заканчивается пьеса злободневными для российской действительности словами: «Мы душою не калеки, мы не общечеловеки. Мы в России главное – люди православные!..» Но после спектакля сколько я ни высматривал, сколько ни ждал, а бабочку уже не увидел. Рядом со мной стояли, смотрели и тоже надеялись другие зрители… Долго стояли.

Источник