Реформация по-русски
2012 год подходит к концу. Одним из его итогов стал небывалый всплеск антиклерикализма и невиданное доселе сплочение антицерковно настроенных сил. Можно было бы отделаться шуткой вроде того, что на сторону Темного Лорда переходит все больше сторонников, если бы ситуация была менее серьезной. Созданное в минувшем году общественное движение «Россия для всех» настолько рьяно взялось за дело, что сейчас оно едва ли не стало символом и средоточием агрессивной антицерковной политики.
Движение инициировало несколько долгоиграющих проектов, которые регулярно «перезагружаются», чтобы нанести очередной удар по православной церкви. Ближе к концу года «Россия для всех» разродилась чем-то наподобие церковно-политической программы, где излагаются основные положения реформы, которую необходимо провести русской православной церкви. Эти богословско-политические тезисы очевидным образом ассоциированы их авторами с классикой реформатской мысли – виттенбергскими тезисами Мартина Лютера. Политики в них, правда, гораздо больше, чем догматики, но цель, пожалуй, схожая – дискредитация церкви, разрыв с каноническими формами богопочитания и церковного управления и уход в свободное плавание протестантского плюрализма.
Основные положения новоявленных церковных реформаторов таковы.
«Приход – основная единица, из которых слагается Поместная Церковь. Он должен быть, прежде всего, евхаристической общиной, самоуправляющейся внутри себя малой церковью, куда на равных правах включены все прихожане, а не административным элементом церковно-бюрократической машины.
Члены приходского собрания должны быть избираемы открытым голосованием, не иметь никаких привилегий по сравнению с рядовыми членами общин.
Священники не должны быть «подчинёнными» епископата. Они – органичная часть конкретных приходов. Переход священника из одного прихода в другой должен, прежде всего, быть согласован между общинами. Епископ лишь уведомляется об этом.
Отказ от политики ползучей реституции.
Отказ от идеологической диверсии, направленной против прав и свобод человека, подмены их «религиозными ценностями». Религиозные ценности – это внутреннее дело Церкви, к ним нечлены Церкви отношения не имеют.
Отказ от этатизма. Прекращение публичного участия духовенства в государственных мероприятиях, политической пропаганде и агитации. Запрет на участие клириков в политических организациях».
Сила новореформатских тезисов вовсе не в их продуманности или убедительности: как мы убедимся позже, они очень уязвимы. Их сила – в провокационности. По странной закономерности, до сих пор неосмысленной и непреодоленной, провокатор побеждает всегда, даже проигрывая своему оппоненту, даже попираемый им. Манифест реформаторов так составлен и подан, что при любой реакции церковной общественности его можно повернуть таким образом, чтобы очернить его критиков – защитников православной церкви. Выступления в защиту Патриарха, на подрыв авторитета которого главным образом и нацелены «сентябрьские» тезисы, расцениваются как трусливое угодничество перед церковными иерархами и нежелание развиваться, совершенствовать внутрицерковные отношения. А в ответ на молчаливое игнорирование сути новореформатской программы обновленцы заявляют, что церковь косна, ретроградна, инертна и не способна вести заинтересованную дискуссию.
В реформатские тезисы подверстано столько взрывоопасных положений, что реализация даже маленького пунктика уже крайне опасна и вредоносна. Кажется, центральным моментом всей реформации православия, по мысли ее апологетов, является радикальная ломка церковно-управленческой парадигмы – упразднение освященной преданием церковной иерархии и создание ей взамен конфедерации дискретно существующих приходов. Приходская община должна решать все управленческие вопросы самостоятельно, избавляясь от епископского диктата. Получается прекрасно – современно, демократично, с заботой об отдельно взятом прихожанине. Единственное, чего не договаривают реформаторы, – это то, что реализация их планов приведет к тому, что православный приходы, о чьем благе они так радеют, не будут ничем отличаться от протестантских общин, т.е. лишатся своей религиозной идентичности.
Приходская реформа уязвима как с экономической, так и с идеологической точки зрения. Вряд ли сельские приходы, паства которых насчитывает 10-15 человек, с энтузиазмом воспримут идею децентрализации и автономии от епархии, ибо только взаимовыручка и наличие единого епархиального центра помогают таким малочисленным приходам удержаться на плаву. По сути дела, в некоторых деревнях церковная община – единственный очажок культуры, где теплится вера, где жива православная традиция. Хлебнув независимости, такие приходы будут обречены на вымирание, а жизнь в глубинке – на полное угасание.
Отказ от единоначалия и демократизация внутрицерковного управления не просто меняют управленческую модель, они подрывают духовные устои введенной в апостольские времена церковной иерархии, которая обеспечивает духовную, догматическую и социальную устойчивость православной церкви. Какими бы благими стремлениями (сделаем такое допущение) ни были движимы реформаторы, радикальная смена парадигмы церковного управления вызовет в условиях российских реалий только разброд и шатание. Это не значит, что реформа нынешних церковных порядков не нужна, что любая попытка изменений обречена на провал, но несомненно одно: ни Голышев, ни Багдасаров и ни даже отец Адельгейм не вправе давать рецепты церковных преобразований. И не в праве только дело. Знакомство с деятельностью движения «Россия для всех», даже если абстрагироваться от конфессиональных, культурологических и эстетических оценок, дает обильную пищу для размышлений об интеллектуальной состоятельности своих активистов. Осведомленность в сфере религиозной проблематики и интерес к современной церковной жизни не дают достаточных оснований для того, чтобы соваться своим кувшинным рылом в область священно-догматическую. А ведь единоначальная церковная иерархия, по учению отцов церкви, установлена в подражание иерархии небесной, ангельской, подчиненной самому Богу, и не дело воспаленных революционных умов менять это установление. С прискорбием нужно признать, что церковь не то что не авторитарна, а даже чересчур демократична и лояльна, по крайней мере, к тем своим чадам, которые наличие богословских дипломов считают достаточным, чтобы перепахивать всю церковную традицию. Называть институт патриаршества «симулятивным» и «квазимонархическим» можно, только спутав все понятия до полного неразличения.
Продумывая тезисы «России для всех» до логического завершения, мы придем к чему-то среднему между протестантством и православием, к какому-то несимпатичному гибриду, в котором угадываются черты того и другого. Химеризм – яркая черта либеральной идеологии, и здесь она предстает во всей своей парадоксальной никчемности.
Носители этой химерической либеральной идеологии под стать своим взглядам. В качестве примера можно привести хотя бы Виктора Бондаренко, бизнесмена, миллиардера, коллекционера, ставшего одним из «крестных отцов» «России для всех». Человек, одинаково прославившийся уникальной коллекцией древних икон, коррупционными скандалами и баснословными семейными склоками, на старости лет пустился поучать церковные власти уму-разуму, попутно покровительствуя деструктивным арт-проектам вроде «Духовной брани».
Секрет успеха деклараций о необходимости преобразований, по всей видимости, состоит в том, что все эти декларации – вещь весьма благородная и вновь входящая в моду. Движение «Россия для всех», пожалуй, первое, которое недовольство путинским режимом привило к антирелигиозным настроениям. И весьма симптоматично, что оба вида недовольства, религиозное и политическое, пустили ростки в чувствительных душах российских либералов, уже три века пребывающих в состоянии агрессивной антирусской фронды. У российского либерализма много особенностей, и каждая сродни диагнозу. Одна из них со всей роковой определенностью обозначилась лет 20 тому назад: в русской культурной парадигме либерализм обречен на тягу к смерти; он патологически не способен на созидательные преобразования культурного пространства, и вся его удаль и революционный пыл уходят в песок псевдоинтеллектуальной риторики и в бесконечный поток обид на народную косность и отсталость. Традиционализм, верность каноническим формам культуры, отсутствие тяги к революционной культурной модернизации – вот те коренные, «почвенные» особенности русской нации и православия, что выводят либеральную элиту из себя. За антицерковным акционизмом таится не только нечто иррациональное – ненависть к православной церкви и русскому народу, но и особое мировоззрение – трагическое и глумливое непонимание сущности христианства и чаяний русского народа, главная цель которых – не организация приходов, не строительство храмов, не отправление культа, а восстановление духовной связи человека с Богом, живое молитвенное общение с Ним.
Православные публицисты в основной своей массе склонны давать скептические оценки перспективам реформации православия. Но утопичность либеральных идей вовсе не исключает их влияния на умы и не снижает их действенность. Активисты «России для всех» не настолько глупы, чтобы не видеть несбыточности своей мировоззренческой программы, а посему, по моему глубокому убеждению, они вполне удовольствуются не реализацией своих тезисов, а созданием стойких антицерковных настроений в обществе. Наверное, уже сейчас понятно, что «Россия для всех» – одна из самых сильных и, уж точно, самая креативная антицерковная группа. И надо признать, что информационная война против церкви, пусть и не развязанная этим движением, но им активно поддерживаемая, приносит результат.
С огорчением нужно признать, что адекватного языка для оппонирования либеральным провокаторам церковная и околоцерковная публицистика так и не выработала. Мы то и дело впадаем в крайности. То пускаемся играть с либералами на их поле и в ответ на провокацию отвечаем провокацией, как правило, устами или в духе отца Всеволода Чаплина, то прибегаем к силовому решению и натравливаем на кощунников казачьи дружины, которые в этой их ипостаси удачно названы диаконом Андреем Кураевым «православными урукхаями». Сейчас обозначилась другая позиция – презрительно-высокомерное игнорирование либеральных акций. Осознавая, что критическая реакция на провокации только добавляет очков либералам, многие просто предлагают обходить их молчанием. Однако отвечать все-таки надо, и лучший способ здесь – действие. Возможно, если информационное пространство вокруг церкви будут занимать не парадоксалистские экзерсисы а-ля Всеволод Чаплин и не бесконечные новости о строительстве новых храмов, а, например, информация о социальном служении церкви, помощи детям-сиротам, старикам, больным, о сотрудничестве с благотворительными организациями, то наметившееся социальное раздражение церковью утихнет и сменится благожелательным вниманием и пониманием. Можно ли как-то иначе потушить раздуваемый вокруг увеличивающей свое влияние в обществе церкви, как не доказательством того, что это расширение сферы присутствия церкви в социально-культурное пространстве благотворно сказывается на состоянии общества? Иерархи церкви и все священство должно понять, что эпоха наивного доверия к их действиям ушла в прошлое, осталась в нулевых. Стараниями антицерковных деятелей у невоцерковленных православных сформировалось критическое умонастроение. И с этим нельзя не считаться, принимая решения, стоящие на стыке интересов церкви и светского общества, и, самое главное, рассказывая об этих решениях через СМИ. Я имею в виду вопросы распоряжения имуществом, религиозного образования в школах, социально-педагогической деятельности приходов и т.п.
Оппозиция, пожалуй, верно обозначает болевые точки церковной жизни, но тот, кто хочет их залечить, не будет с издевательским упорством надавливать на них и смаковать реакцию больного. Без слабых мест не обходится ни один социальный организм, и церковь не исключение, ибо в своем земном состоянии она не собор святых, а толпа кающихся грешников. А потому, и без всякой реформации, нужно ответственно подойти к решению церковных проблем. Вот только решать их должны члены церкви, а не либералы и не атеисты. Вторжение их в чужой монастырь, да еще со своим уставом, вызывает, наверное, самое сильное раздражение. Церковь не политическая партия и не общественное объединение, а, скорее, семья, а совать нос в чужие семейные дела – признак крайней невоспитанности.
