Правитель! Гляди в оба!
Работа Ф. Бэкона «Очерк о мятежах и волнениях», написанная почти 500 лет назад, дает ключ к пониманию происходящих сегодня процессов
На эти удивительные трактаты недавно обратил внимание известный правовед Владимир Семенович Овчинский, доктор юридических наук, генерал-майор милиции в отставке.
«Читая недавно изданную у нас книгу (курс лекций) Мишеля Фуко «Безопасность, территория, население», – пишет он в статье «Революция по Бэкону» (газета «Завтра» 14.12.2011), – я нашел в ней удивительно актуальный для нашей российской, да и мiровой, ситуации анализ работы Фрэнсиса Бэкона «Очерк о мятежах и волнениях». Написанная почти 500 лет назад […] Эта работа Бэкона дает ключ к пониманию происходящих сегодня процессов. […] Фантасмагорией является то, что матрица Бэкона полностью накладывается на нашу сегодняшнюю ситуацию».
Мишель Поль Фуко (1926-1984) – наш современник, французский философ, теоретик культуры и историк, создатель первой во Франции кафедры психоанализа, заведовал кафедрой истории систем мышления в Коллеж де Франс, где 15 марта 1978 г. и прочитал ту лекцию, о которой идет речь.
Что же до самих текстов Бэкона, то написаны они были, как отмечалось, пятьсот лет назад. (Правда, созданы они были в Англии, и последнее обстоятельство заставляет нас еще раз задуматься над непростой ролью этой страны как в истории России, так и всего остального мiра.) И не то, чтобы они, эти трактаты, были неизвестны, впервые опубликованы или переведены. Нет. Специалистам, философам и историкам и тем, кто интересуется философией, они ведомы были давно. Но только сегодня они обрели актуальность и необычайную острот в связи с разворачивающимися на наших глазах событиями: цветными революциями на постсоветском пространстве, в Северной Африке и на Ближнем Востоке.
По вопросу о мятежах и бунтах, говорил слушателям Мишель Фуко, «имеется один текст, текст совершенно замечательный, написанный канцлером Бэконом, Бэконом, которого уже никто не изучает и который, конечно же, является одним из самых интересных персонажей этого начала XVII в. У меня нет привычки давать вам советы относительно университетской работы, но если некоторые из вас желают изучить Бэкона, я считаю, что они потратят свое время не зря. […] Он дает целое описание, целый анализ, я сказал бы, целую физику – мятежа и мер предупреждения мятежей, соответствующего управления людьми, и этот анализ имеет огромное значение» [1].
Несколько слов следует сказать и о самом авторе текстов. Фрэнсис Бэкон (1561-1626) – известный британский философ, историк, политический деятель. Уже в 23 года был избран в парламент. С 1617 г. Бэкон — лорд-хранитель печати, затем – лорд-канцлер. В 1621 г. его привлекли к суду по обвинению во взяточничестве, осудили и отстранили от всех должностей. Впоследствии он был помилован Королем, но на службу не вернулся, посвятив последние годы жизни научному творчеству. Именно тогда были написаны публикуемые нами сегодня трактаты.
Первый из них – «Тифон, или Мятежник» – входил в напечатанный в 1620 г. трактат «Новый Органон» («новым» он был по отношению к известному «Органону» Аристотеля, созданному два тысячелетия назад). В нем дан образ мятежника, оппозиционного законному Правителю. Рассуждения в нем, однако, уже отравлены ядом времени и места: имеем в виду критику Бэконом самодержавных прерогатив Монарха, вытекающую из процессов в английском обществе, приведших, в конце концов, к свержению королевской власти и казни Монарха в 1649 году.
Второй небольшой трактат «О знати» входил в состав другого большого сочинения «Опыты, или Наставления нравственные и политические». Именно этот, 14-й по счету «опыт» был впервые напечатан в 1612 г., а в 1625-м значительно расширен и исправлен. Предметом этого публикуемого нами текста Бэкона является знать/элита и та роль, которую она может играть как в возникновении, так и в предупреждении мятежей.
Наконец, третий трактат из того же сочинения «О смутах и мятежах» был впервые напечатан в Италии в 1618 г. Он отсутствовал в двух первых изданиях «Опытов» 1597 и 1612 гг. и попал лишь в третье 1625 года. Это не только самый крупный по объему, но и самый важный по своему значению из публикуемых нами очерков. Именно он формулирует то, к чему нас как бы готовили два предыдущих отрывка.
В нем Бэкон дает признаки, по которым можно распознать готовящийся мятеж, приводя его причины, а также рецепты (способы) преодоления мятежа Государями/Правителями. (Именно Правителями, а не Правительствами, в которых, как нам это хорошо известно теперь, могут быть представлены дети Тифона/мятежники.)
Итак, главнейшим лицом, которое может и должно преодолеть мятеж, в системе координат Бэкона, по словам Мишеля Фуко, является Правитель. В сущности, он «должен был быть мудрым и осторожным. Что же значит быть мудрым? Быть мудрым, значит знать законы: знать позитивные законы страны, знать естественные законы, которым подчиняются все люди, знать, конечно же, и о законах и распоряжениях Самого Бога. Быть мудрым, значит также знать исторические примеры, образцы добродетели и создавать из них правила поведения. С другой стороны, Правитель должен быть осторожным, то есть знать, в какой мере, в какой момент и при каких обстоятельствах необходимо на деле применять эту мудрость. В какой момент, например, необходимо, чтобы законы юстиции применялись бы по всей их строгости, а в какой момент, наоборот, необходимо, чтобы принципы справедливости преобладали над формальными правилами юстиции. Мудрость и осторожность, это, в конечном счете, использование законов. […]
Необходимо, чтобы тот, кто управляет, знал элементы, позволяющие сохранить государство, сохранить государство с его силой или с необходимым развитием силы государства, чтобы над ним не господствовали другие, и чтобы оно не утратило своего существования, утратив свою силу. То есть знание, необходимое Суверену, будет, скорее, знанием вещей, чем знанием законов, и те вещи, которые он должен знать, те вещи, которые являются самой реальностью государства, это и есть как раз то, что в эту эпоху называют «статистикой». […] Необходимо также […] брать административный аппарат не таким, как он существует, но таким, чтобы можно было бы каждое мгновение знать точно, что происходит в Королевстве, административный аппарат, который не был бы просто агентом исполнения приказов Суверена или агентом взимания налогов, богатств, агентом отбора людей, в которых нуждается Суверен, но административный аппарат, который был бы в то же самое время аппаратом познания, как важнейшей стороны отправления власти. […]
…Государственный интерес должен вмешиваться в сознание людей, не просто чтобы навязать им некоторое количество истинных или ложных верований, как, например, тогда, когда Правители желают верить в свою легитимность или в неправомочность своих соперников, но таким способом, чтобы их мнение было бы изменено, а вместе с их мнением и способ действий людей, их манеры, их поведение в качестве экономических субъектов, их поведение в качестве политических субъектов. Именно эта работа общественного мнения становится одним из аспектов политики истины в государственном интересе» [2].
В свое время Ришелье сформулировал принцип: «управлять – значит заставлять верить» [3].
И последнее: оружие, выкованное Бэконом, следует признать, обоюдоострое: может сослужить добрую службу и мятежникам, и Правителям. Есть, конечно, и третье заинтересованное лицо. Это мы. Понять то, что вокруг нас сегодня происходит, чему еще предстоит быть и на основании этого сделать сознательный выбор, – это, согласитесь, дорогого стоит.
Еще одно, чисто техническое замечание: за исключением второго отрывка, в котором мы сделали незначительное сокращение, все предлагаемые вниманию читателей тексты Фрэнсиса Бэкона публикуются нами полностью, латинские цитаты даются нами в русском переводе. Для лучшего понимания и некоторого расширения предмета разговора публикация снабжена небольшими комментариями.
Сергей ФОМИН
Тифон, или Мятежник
Поэты рассказывают, что Юнона, негодуя на то, что Юпитер родил Палладу сам, без нее, просила всех богов и богинь, чтобы и ей было позволено родить без Юпитера, а после того, как они согласились удовлетворить ее безумное и наглое желание, она сотрясла землю, и от этого движения родился Тифон, огромное и ужасное чудовище. Его отдали змее, чтобы та вскормила его. И как только он подрос, тотчас же пошел войной на Юпитера. В этой борьбе Юпитер был побежден гигантом, который поднял его на плечи, отнес в далекое царство тьмы и, вырезав жилы рук и ног, унес их с собой, оставив его, изуродованного и обезсиленного. Меркурий похитил у Тифона жилы Юпитера и вернул их ему. К Юпитеру вернулись силы, и он снова начал борьбу. Сначала он ранил Тифона молнией, и из пролившейся крови родились змеи; потом, когда тот обратился в бегство, метнул в него Этну и придавил его громадой горы.
Этот миф рассказывает об изменчивой судьбе Государей и о мятежах, которые время от времени встречаются в Монархических государствах. Ведь Государи по праву считаются связанными со Своими государствами, как Юпитер с Юноной брачными узами. Но случается иной раз, что привычка властвовать портит их, и они, уподобляясь тиранам, всё сосредотачивают в себе, пренебрегая мнением сословий и сената, всё рождают из самих себя, т.е. решают всё по собственному разумению и произволу. Народы с трудом переносят этот произвол и сами замышляют самостоятельно создать и укрепить какое-то новое правление. Это начинается с тайных подстрекательств знати и вельмож, а когда этому попустительствуют, начинается волнение народа. Отсюда и возникает подобное возмущение (представленное в мифе детством Тифона). Такого рода положение вещей питается присущей простому народу от природы испорченностью и хитростью, этими змеями, безконечно враждебными Государям. Когда же силы оппозиции укрепляются, дело доходит до открытого мятежа, который из-за безконечных несчастий, приносимых им и Государям, и народам, изображается в виде страшного Тифона, у которого сто голов, потому что власть раздроблена, пылающая пасть, т.е. пожары, пояс из змей, т.е. эпидемии (особенно во время осад), железные руки, т.е. убийства, орлиные когти, т.е. грабежи; тело, покрытое перьями, обозначает безконечные слухи, вести, страхи и тому подобное. Иногда эти мятежи оказываются такими сильными, что Короли, как бы теснимые мятежниками, бывают вынуждены покидать столицы и главные города государства, собирать остатки сил где-то в отдаленной и безлюдной провинции, оставшейся подвластной им, приводить себя в чувство, ибо жилы их богатства и величия подрублены. Но немного времени спустя, благоразумно перенеся удары судьбы, благодаря усердию и храбрости Меркурия они вновь обретают мускулы, т.е. делаются более мягкими; мудрыми указами и добрыми речами примиряют умы и стремления подданных и в конце концов добиваются энтузиазма в пожертвованиях и вновь во всем обретают свой авторитет. И хотя, будучи мудрыми и осторожными, они обычно не желают искушать судьбу и воздерживаются от сражения, однако прилагают усилия к тому, чтобы каким-нибудь замечательным деянием подорвать уважение к мятежникам. Если все случается так, как они того желали, мятежники, понимая, какую рану им нанесли, в страхе за свою судьбу сначала обращаются к безнадежным и пустым угрозам, подобным шипению змей, а затем, отчаявшись в успехе, обращаются в бегство. И когда, наконец, они начнут неудержимо катиться к своей гибели, Короли смогут спокойно и в удобное для них время, всеми своими силами и всей мощью державы, как горой Этна, преследовать их и подавлять.
О знати
О знати я намерен говорить сперва как о сословии в государстве, а затем как об отличиях отдельных лиц.
Монархия, где вовсе отсутствует знать, всегда бывает чистым деспотизмом и тиранией, наподобие турецкой. Ведь знать умеряет власть Монарха и отвлекает взоры народа от Королевского Дома. Демократиям она не нужна: там, когда нет знатных родов, обыкновенно бывает больше покоя и меньше склонности к смутам; ибо внимание людей устремляется тогда на дело, а не на лица; а если на лица, то опять-таки в поисках наиболее пригодных для дела, но не ради гербов и родословных. […]
Многочисленная и могущественная знать придает Монарху величие, но ограничивает Его власть, ободряет народ, но ложится на него бременем. Хорошо, когда знать не более могущественна, чем это необходимо в интересах Государя и закона, однако же достаточно сильна, чтобы служить Трону оплотом против наглости черни. Многочисленная знать несет стране разорение, ибо увеличивает расходы; к тому же многие из ее числа со временем неизбежно беднеют, создавая тем самым несоответствие состояния со званием.
Что касается знатности отдельных лиц, то мы благоговейно взираем на древний замок, уцелевший от разрушения, или на вековой дуб со здоровой сердцевиной; а тем более – на древний знатный род, устоявший против волн и бурь времени. Ибо новая знать есть дело рук Монарха, старая же – дело времени. Основатели знатных родов имели обычно больше доблести, но меньше добродетелей, нежели их потомки, ибо редко бывает возвышение без того, чтоб к заслугам не примешивались темные дела. Но справедливо, чтобы слава их переходила к потомству, а пороки погребены были вместе с ними. Знатное рождение обычно отвращает от труда; а кто не трудится, тот завидует прилежанию. К тому же знатному некуда возвышаться далее; а кто застыл на месте, когда другой подымается, тот едва ли избежит чувства зависти. Знатных же само рождение ограждает от зависти других, потому что почести им полагаются. Государи, насчитывающие среди своей знати людей даровитых, могут употребить их на службе с большей пользой и удобством, ибо люди склонны подчиняться тем, кто как бы рожден повелевать.
О смутах и мятежах
Пастырям народов надлежит разбираться в предзнаменованиях политических бурь, которые обычно всего сильнее, когда дело идет о равенстве, подобно тому, как в природе бури всего сильнее ближе к равноденствию. И как бурям предшествует глухой шум ветра и вздымание волн, так и в государствах [4]:
Предвестниками смуты следует считать пасквили и крамольные речи, когда они часты и смелы, а также ложные слухи, порочащие правительство, когда они возникают часто и охотно подхватываются. Вергилий в родословной Молвы говорит, что она доводилась сестрою гигантам:
Добро бы еще молва была лишь отзвуком прошедших смут, но она является также и провозвестницей смут грядущих. Однако же поэтом верно подмечено, что мятежи и мятежные слухи не более отличаются друг от друга, чем брат от сестры, мужской пол от женского, особенно когда уже и самые благие постановления правительства, коим надлежало бы вызвать всеобщее одобрение, толкуются превратно и в дурном смысле, ибо это показывает, что недовольство велико. Как говорит Тацит: « Отныне, что бы принцепс ни делал, хорошее или дурное, – все навлекало на него равную ненависть» [7]. Но из того, что подобные слухи являются предвестиями смуты, не следует еще, что чрезмерно суровое их подавление поможет избежать смуты. Для прекращения слухов часто лучше всего пренебречь ими, а усердные попытки пресечь их лишь продлят им веку. Не следует также доверять тому повиновению, о котором Тацит говорит: «Солдаты были настроены бодро, но предпочитали обсуждать приказы командиров, а не выполнять их» [8]. Обсуждения, отговорки и придирки к распоряжениям властей – всё это уже попытки стряхнуть ярмо и упражнения в неподчинении, особенно если при этом сторонники приказа высказываются робко и нерешительно, а противники его – с дерзостью.
Далее, как верно подмечает Макиавелли [9], если Государь, обязанный быть отцом всем Своим подданным, отождествляет себя с какой-либо из партий и склоняется к одной из сторон, он уподобляет свое правление кораблю, который опрокидывается от неравномерного размещения груза. Это мы можем видеть на примере Генриха III Французского, который сперва сам присоединился к Лиге для истребления протестантов, а вскоре за тем эта же Лига обратилась против Него самого. Ибо, когда Монаршая власть окажется подчинена партийным целям и появятся иные узы, связующие крепче, нежели узы подданства, Монарха можно считать уже почти низложенным.
Далее, когда распри, раздоры и столкновения партий происходят открыто и дерзко, это признак того, что уважение к властям утрачено. Ибо движения даже видных людей в государстве должны быть подобны движениям планет под воздействием «первого двигателя» [10], а это, согласно древнему учению, означает, что каждая из них подчиняется быстрому движению высшего порядка и более медленно движется сама по себе. Поэтому, когда вельможи устремляются собственным путем слишком решительно и, как хорошо выразился Тацит, «так открыто, что можно было подумать, будто они забыли о своих повелителях» [11], это означает, что пришла в расстройство вся планетная система; ибо почестями Государи облечены от Самого Господа, который сам и грозит лишением их: «Сниму поясы с чресл царей» [12].
Поэтому, когда расшатан любой из четырех столпов, коими держится правление, – религия, правосудие, совет и казна – людям надобно молиться, чтобы их миновала беда. Но оставим прорицания (которые, впрочем, станут более ясными из дальнейшего) и посмотрим, каковы материальные причины мятежей, какие поводы их вызывают и, наконец, какие существуют против них средства. Что касается материальных причин для мятежей, то они заслуживают пристального внимания, ибо вернейшим средством предотвращения мятежа (если времена это позволяют) является именно устранение его материальной причины. Ведь когда горючий материал налицо, можно отовсюду ждать искры, которая воспламенит его. Причины же, коими вызываются мятежи, бывают двоякие: великий голод и великое недовольство. Можно сказать наверное: сколько в государстве разоренных, столько готовых мятежников. Лукан отлично описал состояние Рима перед гражданской войною:
Вот эта-то «война стала выгодной многим» и есть верный и безошибочный признак того, что государство расположено к смутам и мятежам. А если к разорению и оскудению знати прибавляется обнищание простого народа, опасность становится велика и неминуема, ибо мятежи, вызываемые брюхом, есть наихудшие. Что касается недовольства, то оно в политическом теле подобно мокротам в теле человека, которые способны вызывать жар и воспаляться. И пусть ни один Правитель не вздумает судить об опасности недовольства по тому, насколько оно справедливо; ибо это значило бы приписывать народу чрезмерное благоразумие, тогда как он зачастую противится собственному своему благу; пусть не судит об опасности также и по тому, сколь велики на деле обиды, вызывающие волнения, ибо то недовольство опаснее всего, в котором страх сильнее прочих чувств: «Только для печали есть граница, а для страха – никакой» [14]. К тому же, когда угнетение действительно велико, оно не только истощает терпение народа, но и подавляет его волю; не то бывает, когда народ охвачен лишь страхом. И пусть Монархи и Правители пред лицом недовольства не утешаются тем, что так-де бывало уже не раз и, однако же, никакой беды не случалось; ибо хотя и верно, что не всякая туча приносит грозу, но верно и то, что гроза, много раз пройдя стороной, наконец разражается. Как гласит испанская поговорка, «дай срок, и веревка оборвется, как легонько ни дернуть».
Причинами и поводами к мятежам являются религиозные новшества, налоги, изменения законов и обычаев, нарушения привилегий, всеобщее угнетение, возвышение людей недостойных или чужеземцев, недород, распущенные после похода солдаты, безрассудные притязания какой-либо из партий, – словом, всё, что, возбуждая недовольство, сплачивает и объединяет народ на общее дело.
Что касается средств против мятежей, то существуют кое-какие общие меры предохранения, на которые мы и укажем, однако на каждый случай болезни – свое лекарство; так что здесь лучше советовать, чем предписывать.
Первым из лекарств будет устранение всеми возможными средствами тех материальных причин для мятежа, о которых мы уже говорили, а именно голода и нищеты в стране. Цель эта достигается: открытием торговых путей и благоприятным торговым балансом, поощрением мануфактур, искоренением праздности, обузданием роскоши и расточительства посредством особых законов, усовершенствованием земледелия, регулированием цен на все предметы торговли, уменьшением налогов и пошлин и тому подобным. Вообще надобно заботиться, чтобы население Королевства (особенно, если его не косят войны) не превышало средств к его существованию; причем население надлежит измерять не одним лишь числом, ибо небольшое число людей, если они потребляют больше, а работают меньше, скорее истощит государство, нежели большое число таких, которые живут скромнее, но больше производят. Поэтому чрезмерное увеличение знати и других привилегированных групп по сравнению с численностью простого народа не замедлит ввергнуть страну в нищету; к этому ведет и чрезмерно многочисленное духовенство, ибо оно ничего не вносит в общий запас, а также – если больше людей готовить к ученому званию, нежели найдется для них должностей.
Поскольку обогащение страны может происходить лишь за счет торговли с иноземцами (у себя что выгадал на одном, то потерял на другом), надлежит помнить, что одна страна продает другой лишь три вида товаров: сырой продукт, как его дарует природа, обработанный продукт и, наконец, перевозку и доставку. Так что, если вертятся все эти три колеса, богатство должно хлынуть в страну подобно вешним водам. И зачастую случается, что «материал превзошел мастерство» [15], т.е. работа и перевозка превосходят ценность самого продукта и больше обогащают государство; это особенно видно на примере жителей Нидерландов, владеющих лучшей в мiре такой золотой жилой [16].
Но всего более правительству надлежит заботиться, чтобы деньги и драгоценности не скоплялись в руках немногих; иначе государство может иметь большой их запас и всё же терпеть нужду. Ведь деньги, подобно навозу, безполезны, покуда не разбросаны. А для этого надо искоренять или, по крайней мере, строго ограничивать такие хищнические дела, как ростовщичество, монополии, огораживания и тому подобное.
Что касается средств к устранению недовольства или хотя бы опасностей, при этом возникающих, напомним, что в каждом государстве имеются (как известно) два сословия: знать и простой народ. Когда недовольно одно из них, опасность еще не велика, ибо простой народ не скор на подъем, если вельможи его к этому не возбуждают; а те безсильны, если сам народ не расположен к возмущению. Опасность тогда велика, когда знать только и ждет смуты в народе, чтобы тотчас выступить самой. Поэты рассказывают, что боги вздумали как-то сковать Юпитера; он же, прослышав о том и наученный Палладой, послал просить подмоги у сторукого Бриарея. Смысл этой аллегории, без сомнения, в том, что Государям всего надежнее заручиться расположением простого народа.
Даровать народу некоторые вольности, возможность приносить жалобы и изливать недовольство (лишь бы это было без излишней наглости и угроз) тоже будет спасительной мерой; ибо кто загоняет гнилые мокроты внутрь и допускает внутреннее кровоизлияние, вызывает этим злокачественные нарывы и смертоносные язвы.
В случае недовольства Прометею была бы под стать роль Эпиметея, ибо с этой бедой никто не сумел бы сладить лучше, чем он. Эпиметей, выпустив на волю бедствия и зло, закрыл, наконец, крышку и удержал на дне сосуда надежду. В самом деле, искусно и ловко тешить народ надеждами, вести людей от одной надежды к другой есть одно из лучших противоядий против недовольства. Поистине, мудро то правительство, которое умеет убаюкивать людей надеждами, когда оно не может удовлетворить их нужды, и ведет дело таким образом, чтобы любое зло смягчено было надеждой; а это не так уж трудно, ибо как отдельные лица, так и целые партии весьма склонны тешить себя надеждами или хотя бы заявлять о них вслух, если сами уж им не верят [17].
Общеизвестной, но тем не менее прекрасной мерой предосторожности является забота о том, чтобы у недовольных не оказалось подходящего вожака, который бы мог их объединить. Говоря о подходящем предводителе, я разумею такого, который обладает и именем, и значением, пользуется доверием недовольных, привлекает к себе их взоры и сам имеет причины быть в числе недовольных; такого надлежит либо привлечь на сторону правительства, причем незамедлительно и надежно, либо противопоставить ему другого, принадлежащего к той же партии, чтобы ослабить таким образом его популярность. Вообще разделение и раскалывание всех враждебных государству союзов и партий посредством стравливания их между собой и создания меж ними недоверия можно считать неплохим средством, ибо плохо дело, когда сторонники правительства предаются раздорам и разъединены, а противники его сплочены и едины.
Замечено, что поводом к мятежу может стать иное острое и колкое слово в устах Государя. Цезарь несказанно повредил себе словами: «Сулла был неграмотен, а потому не мог диктовать» [18], ибо эти слова убили в людях надежду, что сам он когда-либо откажется от диктатуры. Гальба погубил себя, когда сказал, [что он] «набирает солдат, а не покупает» [19], тем самым лишив своих солдат надежды на вознаграждения. То же сделал и Проб словами: «Если буду жив, Римская Империя не будет нуждаться в солдатах» [20] – словами, которые повергли воинов в отчаяние. Подобных примеров множество. Вот почему в щекотливых делах и в трудные минуты Государям следует высказываться крайне осторожно, особенно в тех кратких суждениях, которые мгновенно облетают свет и считаются за истинное выражение их тайных намерений. Ведь пространные речи – вещь прескучная, и прислушиваются к ним куда меньше.
И наконец, пусть Государи на всякий случай имеют при себе одного, а еще лучше нескольких лиц, известных своей воинской доблестью, для подавления мятежей в самом начале. Ибо иначе Двор при первых же признаках смуты приходит в неподобающее волнение, и государству грозит та опасность, о которой говорит Тацит: «Словом, судя по общему настроению, на последнее злодеяние решились лишь некоторые, сочувствовали ему многие, готовились и выжидали все» [21]. Необходимо, однако, чтобы эти военачальники были людьми надежными и почтенными, а не любителями расколов и искателями популярности и чтобы они были в ладах с другими важными особами в государстве; иначе лекарство это может оказаться опаснее самой болезни.